Долгие Дороги - Дэн Марко

К тому моменту, актёры уже успели уйти за сцену, а музыка окончательно утихла. Напротив ложи Нерона послышался скрежет металла. Начали подниматься решётки, которые раньше ко всему прочему Вестерфозе не замечал. Шоу действительно завлекло его.

Даниэлю пришлось напрячь зрение, чтобы разглядеть выходящих из закулисья четырёх людей. Одетые в пыльную одежду, больше напоминающие лохмотья, они мало походили на актёров или музыкантов, а судя по их растерянному виду, забрели сюда совершенно случайно. Словно брошенные слепые котята, они с опаской и недоверием оглядывались по сторонам, ища за что бы ухватиться.

Это сильно смутило Вестерфозе. Третий акт вовсе не походил на предыдущие два, при этом ни толпа, ни император не выражали каких-либо сомнений или возражений. Пьяная зубастая улыбка так и не сходила с уст претеританта.

– Кто эти люди? Они тоже часть представления? – терзаемый загадкой, вопросил учёный.

– О, они без сомнения являются его частью. – счастливо пробормотал он, не отрывая глаз от сцены. – Но они не единственные. Смотри дальше…

Последовав указаниями Нерона, Даниэль продолжил следить за происходящими, и словно по команде, снова послышался ещё один шум, на этот раз с противоположной стороны кулис. Но к удивлению учёного, оттуда не вышли люди. Вместо этого, раздался громкий рёв, вибрацией отдающийся во всём теле. Первобытный страх пронзил сердце, чего, казалось, не должно было произойти вовремя такого рода праздника. Испуганные глаза то и дело рыскали по площади, пока не нашли источник ужасного звука.

Внизу, с противоположной людям стороны, из клеток выходила свора, самых что ни на есть, настоящих диких львов. Вестерфозе не мог поверить своим глазам. Увиденное им прямо здесь просто не могло быть реальным. Он был уверен, что видел и слышал этих животных в точности, но так почему же ему было так сложно принять факт их существования здесь? Это было просто немыслимо.

В то же время, толпа, сидящая на трибунах, разразилась искренним ликованием, в то время как люди, стоящие в центре арены начали напрягаться и пятиться при виде ужасных существ, медленно идущих прямо на них, продолжая агрессивно рычать, оскалив острые как ножи клыки. Учёный буквально чувствовал их страх со своего места.

– Ч-что всё это значит? – с явной дрожью в голосе спросил он у продолжающего ухмыляться претеританта.

– А на что, по-твоему, это похоже, мой друг? Это третий акт представления. Разве тебе не нравиться? – шутливо спросил он.

Это просто не могло быть правдой. В мгновение ока, всё повернулось с ног на голову. Весёлый праздник с шоу мгновенно обернулся теми самыми ужасами, которых опасался Даниэль всё это время. Как они пришли именно к такой развязке?

Но что ещё сильнее его пугало, так это реакция со стороны людей, находящихся в амфитеатре. Никто из них даже не усомнился в происходящем. Ни испуга, ни беспокойства, ни переживания, не единой другой похожей эмоции на их лицах не проскользнула даже на миг. Наоборот, они радовались, аплодировали, присвистывали, словно подначивая и без того агрессивных зверей.

Единственный кто мог остановить всё это безумие был мужчина, прямо сейчас восседающий на украшенном троне, с не менее звериным оскалом смотрящий вниз. Его опасения подтвердились в тот самый момент, когда он меньше всего этого ожидал. И Даниэль боялся этого больше всего. Но попытаться спасти тех несчастных внизу он был обязан.

– Мой император, – В спешке начал учёный, наконец привлекая внимание претеританта. – прошу вас, поведайте в чём провинились эти люди? Быть может, они ещё смогут искупить свою вину…

– Даниэль, уходи оттуда сейчас же! – внезапно появившийся голос Вергилия крайне сильно удивил его, будто знаменуя своим появлением нечто опасное, но не остановил его от собственных дальнейших действий. Прямо сейчас, он не мог позволить себе уйти.

– Провинились? О чём ты говоришь? Разве не видишь они неотъемлемая часть нашего шоу.

Трудно было понять, что именно выражал его спокойный уверенный тон, искренняя непоколебимость в собственных словах, или безумный цинизм. И то из этого было страшнее, сказать невозможно.

– Они занимаются тем, что обеспечивают всеобщий досуг. Разве я не говорил тебе о счастье? И что может принести больше счастья, чем бой человека и животного?.. Ах, какая прекрасная аллюзия, не находишь?

С каждым новым словом, учёный всё больше и больше подтверждал своё самое первое представление о претеританте. Он мог изменится внешне, но внутри, они все оставались прежними, неизменными своей сути.

– Чем по-твоему, это отличается от того же театра, сытного пира или страстных любовных утех? Мы в равной степени наблюдаем за прекрасными проявлениями искусства. Это и воплощает в себе театр.

– Но эти люди ведь умрут! – не выдержав повысил голос Даниэль.

– И что? Люди всегда умирали и будут ещё умирать. Смерть в бою, от язвы, от той же старости. Мы не боги, чтобы вечно довольствоваться благами жизни. Удел смертных всегда приходит, рано или поздно. Живые наслаждаются своим недолгим пребыванием всеми доступными им способами. Таким образом жертва тех внизу, послужит всем нам лишь на благо. В конце концов не они первые, не они последние.

В то же время, пока они разговаривали, львы уже почти подобрались к группе, вынуждая Вестерфозе то и дело непроизвольно отворачивать взгляд, опасаясь увидеть начало кровопролитной бойни.

– Это ваши люди! Разве вы позволите им умереть просто ради забавы, на потеху толпе?

На этот раз, лицо Нерона стало серьёзней, брови нахмурились, а само его тело повернулось к направлению учёного.

– Что ты хочешь мне этим сказать? – задал он вопрос.

Его настрой стал куда серьёзней, но отступать было некуда.

– Я хочу сказать, что вы сейчас поступаете не лучше своей матери или дяди.

Казалось, это был конец. Глаза Нерона округлились, и учёный был готов поклясться, что видел в них начавшийся разгораться огонь. Это был болезненный удар, судя по выражению лица, задевший нечто большее, чем просто гордость.

– То есть, ты хочешь сказать, что всё, что я делаю для этих людей, вся эта забота и опека, которой они окружены – и яйца выеденного не стоят? – закипел он.

– Это прозвучит грубо я знаю, но заботиться об одних, в угоду другим, именуя себя при этом справедливым правителем – есть не более чем простое лицемерие.

Он понимал, как важна точность слова в общении с претеритантами, особенно с такими горделивыми, как Нерон. Но сейчас, когда на кону стояли человеческие жизни, даже не обращаясь к геройским позывам и мечтаниям, он не мог позволить пролиться крови, особенно когда, завоевав определённое доверие, у него был шанс это изменить. В подобном поступке не