Военная знать ранней Византии - Евгений Павлович Глушанин

она резко ослабла. Прокопий приводит первое послание Велизария из Италии, в котором тот просит о дополнительных поставках оружия и стратиотов (BG. I. 24. 8). О том же Велизарий просил Юстиниана и в письме 545 г. (BG. III. 12. 3). Думается, что правительство сознательно предписало византийскому командованию в Италии обеспечивать войска, насколько это возможно, из местных источников. В этой связи не случайно то, что уже в ходе войны функции высшей гражданской администрации в Италии перешли к военным и остались у них и после разгрома готов.

Согласно оригинальному и хорошо аргументированному предположению О. Р. Бородина, Нарсес сменил (подчеркнем, однако, что это произошло не сразу вслед за изданием Прагматической Санкции[402]) Антиоха на посту префекта Италии[403], оставшись при этом главнокомандующим византийскими силами. Такой акт соединения военной и гражданской власти у одного лица мог, конечно, произойти только после официального разрешения Константинополя. Обращает внимание то, что именно в эти годы в Константинополе префектом Востока и стратилатом одновременно был Ареовинд. Скорее всего, это не случайное совпадение: Юстиниан распространил эту административную модель также на Африку и Италию. Последствия этого акта трудно переоценить: функции снабжения армии анноной в мирное время переходят к ее командованию, и, следовательно, утрачивается гражданской администрацией один из ее важнейших рычагов удержания войск в повиновении. Вследствие отсутствия информации нельзя точно ответить на вопрос, утратили ли магистры оффиций свое право назначения младшего и среднего командного звена армии. Можно лишь предполагать, что такие назначения могли иметь место на территории восточных провинций, поскольку эта функция квестора священного дворца и магистра оффиций последний раз зафиксирована в юстиниановом кодексе (CJ. I. 30. 2–3), т. е. до начала готской войны. Думается, что реально эти полномочия распространялись в период завоеваний на лимитанов и стратиотов Востока, набранных посредством конскрипции и на основе наследственной повинности военной службы, и в гораздо меньшей степени, если распространялись вообще, на ойкетов-добровольцев.

Итак, проанализированный материал позволяет говорить о значительной деформации административной структуры военной организации ранней Византии в период 535–565 гг., что не могло не отразиться на месте военной элиты империи в обществе и ее роли в политической жизни. На византийском Западе в условиях полного краха позднеантичной административной модели формирования военного руководства зарождалась новая военная аристократия, все отчетливее становясь ведущей силой в правящей элите подконтрольных регионов. На византийском Востоке, наоборот, военная знать позднеантичного типа оттеснялась от проблем администрирования, превращаясь в полководцев. Но общим и для Запада, и для Востока является то, что старая военная аристократия постепенно уходила в прошлое. Как будто этому выводу о постепенном исчезновении прежней военной знати противоречит один из важных тезисов традиционной теории о нарастании частнобукеллариатских отношений к середине VI в. и, как следствие, роста независимости обладателей ойкий по отношению к государству и резком усилении их вмешательства в формирование политики. Но соответствует ли действительности последнее положение? Оставим в стороне, так сказать, провинциально-гражданский букеллариат, неоднократно запрещавшийся юстиниановым законодательством (Nov. Just. 30. сар. 7. 1; 116. сар. 1). Исследования Ж. Гаску показали, что официально разрешенный крупным провинциальным собственникам букеллариат был общественным munus[404]. Соответственно, запреты касались лишь самовольных, бесполезных с точки зрения государства в тех или иных местностях, частных вооруженных свит; проблема отнюдь не новая для юстиниановой эпохи. В перечне обязанностей проконсула Каппадокии, например, числится следующее: “Пусть обуздывает он дорифоров динатов” (Nov. Just. 30. сар. 7. 1). Что же касается букеллариев армейских офицеров[405], то все исследователи, настаивающие на их частном характере, апеллируют к данным Прокопия и Агафия. Под дорифорами, гипаспистами, ойкетами (и ойкиями как их совокупностью) понимаются частные солдаты из личных вооруженных свит полководцев и гражданских дигнитариев[406].

Однако анализ терминологии Прокопия, а также ее исторический контекст, позволяют сделать и другие выводы. Во многом проблема частных вооруженных свит зависит от установления точной семантики связанных с ними основных понятий в ряде часто цитируемых мест Прокопия, не желавшего ломать аттицизм собственного стиля. Однако и он был вынужден иногда разъяснять читателям свое словоупотребление, стремясь быть правильно понятым, так как с течением времени значение терминов изменилось (BV. I. 11. 4). И хотя его авторское толкование не коснулось дорифоров, гипаспистов и ойкий, полисемичность этих лексем в его языке не вызывает сомнений. Например, “дорифор” употребляется в старом значении — “преторианец”[407] (BG. I. 1. 6: Одоакр), а также — “доместик” (ВР. I. 12. 21: Ситта и Велизарий были доместиками, когда Юстиниан был в 518–519 гг. комитом доместиков; другая военная реалия, связанная с термином “доместик”, оговаривается специально — BV. I. 11. 16). Но гораздо чаще под дорифорами и гипаспистами Прокопия скрывается явление новое для первой половины VI в., которое лучше может быть понято путем сопоставления его трактовок с другими авторами, современниками Прокопия.

Первостепенную важность в этом плане имеют свидетельства Иоанна Лида, который, описывая составные элементы республиканских и раннеимперских легионов, пытается дать своим читателям как точный перевод, так и максимально близкий ранневизантийский эквивалент. Обращает на себя внимание, что Лид, как и Прокопий, ни разу не прибег к термину “букелларий”, объясняя значение дорифоров и гипаспистов: άστατοι = δορυφόροι; βηξιλλάριοι = δορυφόροι; αυξιλιάριοι = ύπασπισταί (De mag Ι. 46). В первой паре представлен прямой перевод обоих терминов, т. е. “копьеносцы”; Лид напоминает, что га-статы были низшей категорией республиканской легионной пехоты. Но во второй и третьей парах, на наш взгляд, специально представлен греческий эквивалент старой римской армейской терминологии. Автор счел необходимым разъяснить смысл современных ему армейских дорифоров и гипаспистов, отграничивая от традиционного, гвардейского (т. е. дорифор = преторианец) значения. Иными словами, подчеркивается, что общим для римских вексиллариев и византийских дорифоров первой половины VI в. было откомандирование лучших солдат из разных армейских подразделений для экспедиций. Такой способ составления экспедиционных армий прямо подтверждается данными законодательства. Новелла 542 г., касаясь иммунитетов солдат, указывает: “То, что нами было определено относительно находящихся в экспедиции и собранных в войска (будь то стратиоты или федераты или любые другие отобранные для какой-то прочей военной службы), нам угодно, чтобы было приведено в порядок более тщательно…” (Nov. Just. 117. cap. 11). Официальная терминология не признавала наличия в имперской армии таких категорий войск, как букелларии, дорифоры, гипасписты: “Мы же называем воинами тех, о которых известно, что они в такой же степени несут службу под началом выдающихся магистров войск, в какой и те, которые распределены по одиннадцати преданнейшим схолам, а также тех, которые отличены именем федератов под началом разных оптионов” (CJ. IV. 65. 35. 1). С этим вполне согласуется оценка Прокопием 15-тысячного экспедиционного войска (частью которого была и ойкия