Военная знать ранней Византии - Евгений Павлович Глушанин

III. 40. 10), т. е. они фактически остались magistri vacantes. В этом ранге они были и в 552 г. во время набега славян, поскольку Прокопий, говоря о высланном против них войске, упоминает сыновей Германа в числе прочих его командующих (BG. IV. 25. 1). В качестве вакантного магистра Юстин участвовал в войне с персами в Лазике. Иными словами, Юстиниан при жизни Феодоры и в первые годы после ее смерти, предоставляя своим родственникам наравне с другими возможность выслужиться, вовсе не стремился выделять их особыми военными рангами. В этой связи хотелось бы сослаться на карьеру Юста, двоюродного брата императора. Впервые он упомянут во время ареста Ипатия, т. е. в январе 532 г. (ВР. I. 24. 53); следующие сведения о нем приходятся уже на 540–544 гг., когда он служил одним из офицеров восточной армии под началом Бузеса, Велизария, а затем Мартина (ВР. II. 20. 20–21), видимо, одним из вакантных магистров. Во всяком случае, Прокопий просто называет его стратегом, когда в 545 г. Юст умер от болезни (ВР. II. 28. 1). То есть за много лет службы Юст так и не достиг ни одного из региональных магистериев, и, следовательно, его родство с императором не стало автоматической гарантией вхождения его официальную военную элиту. Аналогично сложилась карьера другого племянника Юстиниана, Маркелла. После упоминания о его назначении сразу по достижении совершеннолетия в 545 г. на освободившийся вследствие смерти Юста пост (Ibid.) любая информация о нем надолго исчезает из источников.

Однако, начиная со второй половины 550-х гг. проявляется отчетливая тенденция значительно большего поворота Юстиниана к своим родственникам, к назначению их на высокие посты в государстве. Эта тенденция в известной мере совпадала по времени с постепенной заменой старой военной элиты, выдвиженцев начальной фазы завоевательной эпохи. И уже поэтому мотивацию этой новой волны фамильной политики, очевидно, было бы неверно искать только в династическом факторе и стремлении престарелого императора обеспечить престолонаследие. Противоречивость и неоднозначность обоих процессов на фоне того, что Ситы и Германа уже не было в живых, Велизарий фактически был не у дел, а его соратники и сверстники — Нарсес, Мартин, Бузес — находились в зените своей военной славы выявляется уже в случае с племянником императора Юстином, с которого, собственно, и началась новая волна фамильной политики. Его чинопроизводство в 557 г. в стратеги-автократоры (с одновременным наследованием от смещенного Мартина и его поста магистра Востока?) Агафий мотивировал как опытностью Юстина, так и его родством с императором (Agath. IV, 21, 1). Думается, однако, что императору в тот момент просто не из кого было выбирать, поскольку и он сам и лазы подозревали, что все остальные командующие византийскими войсками, давние друзья и соратники Мартина (например, Валериан), были в той или иной мере замешаны в интриге, приведшей к убийству Губаза. Дальнейшая карьера Юстина вплоть до смерти Юстиниана протекала уже только на самых высоких постах.

Под 562 г. вновь появляются упоминания о Маркелле, который в этом году был стратилатом (АМ 6055). Видимо, он был презентальным магистром, назначенным на этот пост в связи с постепенным возрождением презентальных сил, первым шагом к которому явился перевод из Малой Азии и расквартирование вокруг Гераклеи-Перинфа семи схол (Theoph. АМ 6054). О Юстиниане, сыне Германа, в период последних лет жизни императора нет никаких известий. Таким образом, до известной степени появление родственников Юстиниана на ряде высших военных должностей в 562–565 гг. обусловливалось не столько династийной политикой, сколько естественным ходом их служебного роста и смены поколений в военной элите. Не совсем понятным и неожиданным является только следующий факт: в 562 г. Юстиниан отослал в Африку для умиротворения мавров Маркиана[420], “племянника его и стратилата” (Theoph. АМ 6055; Malala. 469). Длительность пребывания Маркиана в Африке неизвестна, как и его ранг до экспедиции в византийской военной иерархии. Может быть, это в какой-то мере связано с заговором аргиропратов, участие в котором бездоказательно приписывалось Велизарию? Не исключено, что кандидатуру Маркиана на пост стратега-автократора Африки подсказал Юстиниану куропалат Юстин, стремившийся удалить из столицы всех возможных претендентов на императорскую власть, ибо о здоровье своего дяди Юстин был осведомлен лучше других своих родственников, постоянно находясь при императоре по долгу службы.

Но постоянное присутствие при дворе куропалата Юстина, сына Вигилантии, трудно назвать последовательным шагом в династийной политике Юстиниана, поскольку официальным преемником он так и не был признан при жизни императора, как и не был возведен в достоинство цезаря. Неуверенное поведение Юстина, сына Вигилантии, после смерти дяди, его страх перед появлением возможного претендента на престол, отмеченные несимпатизирующим ему Евагрием (V, 1), и, наконец, сообщение сенату о решении Юстиниана передать власть Юстину, исходящее только от Калиника, которому якобы только одному открыл свою волю умирающий император (Coripp. In laudem Iust. I. 76–124)[421], говорит о том, что престарелый Юстиниан так и не решил окончательно вопрос о престолонаследии. В этой связи сведения Евагрия о переговорах между обоими Юстинами о будущей судьбе власти и месте каждого из них в ее структуре еще при жизни Юстиниана вполне заслуживают доверия (Evagr. V. 1). Они лишний раз убеждают также в том, что племянники Юстиниана, будучи простыми исполнителями, не оказывали серьезного политического влияния на дядю. Думается, Юстиниан безучастно относится к вопросу о престолонаследии, понимая, что оставляет после себя запрограммированный конфликт, как это было с родственниками Льва I при Зеноне.

В самом деле, Юстин II в первые же годы своего правления отстранил юстинианову военную верхушку от власти.

Юстин, сын Германа, был отозван с Дуная, направлен в Александрию и там казнен (Evagr. V. 2); Маркиан и Нарсес, видимо, параллельно были лишены своих полномочий в Африке и Италии. И хотя и Маркиан и Юстиниан, сын Германа, привлекались позже к командованию разовыми экспедициями (Evagr. V. 8–9; Theoph. Sim III. 11. 1; III. 12. 6), они не были избавлены от подозрений в нелояльности. Преемственность военной знати, иными словами, не состоялась и при Юстине II.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Итак, в какой мере изученный материал соответствует имеющимся в историографии моделям позднеримской военной знати? Однозначный ответ может быть дан лишь на самые общие выводы, сформулированные в концепции А. Демандта. Наследственно-стабильного, замкнутого социального слоя, состоящего из породненных между собой магистров войск, императоров и варварских вождей в эпоху от Диоклетиана и до Юстиниана включительно, и особенно на территории ранней Византии в 364–565 гг., не существовало. И хотя нельзя сказать, что на протяжении этих трех столетий абсолютно недоказуем такой основополагающий, выработанный А. Демандтом, критерий, как монополизация в руках отдельных семей высших военных постов империи, все-таки следует отметить