Военная знать ранней Византии - Евгений Павлович Глушанин

стала более зависимой непосредственно от императора, чем от гражданских ведомств, в силу такой структуры формирования армий. Для византийского Запада эта зависимость стала ослабевать, как уже отмечалось, после 554 г.; на византийском Востоке — наоборот. Отсюда неудивительно, что военные мятежи, за единственным исключением (тирания Гонтариса), были делом самих солдат, шли “снизу”, но не инспирировались магистрами армии. Тирания Гонтариса, строго говоря, была последней фазой сепаратистских африканских солдатских бунтов и типологически более близка движению Стотзы, нежели выражениям недовольства византийских магистров правительством. Редкие же засвидетельствованные случаи недовольства магистров войск довольно курьезны, непоследовательны и разноплановы. Первый из них произошел в 543 г. и возник вследствие неточности информации о болезни и смерти Юстиниана во время чумы. Слухи об этом докатились до действовавшей против персов армии и вызвали брожение среди командиров, заявивших, “что они никогда не потерпят, если римляне им кого-либо другого поставят в Византии императором” (НА. 4. 3). Прокопий не договаривает даже здесь, в “Тайной истории”, допуская, тем самым, разные варианты понимания. Требовала ли восточная армия выдвижения императора только из своей среды или настаивала на своем праве участия в выборах кандидатуры будущего правителя? Вырвались ли эти крамольные слова в действительности у Велизария и Бузеса, в чем их обвинили другие стратеги, как только была получена весть о том, что Юстиниан здоров, или же с обоими магистрами Востока пытались свести личные счеты — неизвестно. Если эти высказывания действительно имели место, то поведение Велизария и Бузеса означает страх за свое будущее, за возможность продолжения карьеры. Оно подразумевает и то, что в Константинополе были оппозиционные силы, готовые сместить при смене правителя юстинианову “команду”[416]. Но как бы там ни было, Велизарию этот инцидент стоил потери ойкии, ранга, военной добычи из африканской и италийской кампаний, многих месяцев опалы, а Бузесу — более чем двухлетнего тюремного заключения (НА. 4. 3–20). Таким образом, как лояльность высшего офицерства, так и их полная беспомощность перед императором в этом случае очевидны.

Быстрая расправа над Велизарием и Бузесом послужила предостережением для других магистров войск, которые отныне опасались любых высказываний и советов императору, как показывает интрига Мартина и его единомышленников против Губаза. В самом деле, византийские магистры не рискнули настоять перед Юстинианом относительно корректировки политики Губаза с целью большего учета армейских интересов, но предпочли тайное убийство их непосредственного раздражителя — лазского царя. Повод к другому проявлению недовольства магистров войск Юстинианом связан с его фамильной политикой. Отношение Юстиниана к родственным связям со своими магистрами не было однозначным и претерпело известную эволюцию. До восстания Ника, когда император стремился по преимуществу опираться во всех своих делах на своих выдвиженцев, чести быть его родственником удостоился Ситта, получив в жены Комито, сестру Феодоры (Theoph. АМ 6020; Malala, 429). После восстания, уроки которого заставили Юстиниана считаться с мнением прочих властных групп в столице[417], он больше принимал в этом плане в расчет ноблированную цивильную аристократию. Так, его племянница Прейекта сначала была выдана замуж за знатного сенатора Ареовинда, который был в 545 г. послан в качестве стратега-автократора вместе с женой в Африку (BV. II. 16. 1–3), очевидно, именно в силу фамильных связей с правящим домом, и где, не обладая никаким военным опытом, он был убит. Затем брака с Поейектой добивался, в расчете на видное положение при дворе (BG. III. 31. 5), Артабан, презентальный магистр, происходивший из армянского царского рода Аршакидов. Прейекта была сначала ему обещана, но затем была отдана в жены Иоанну сыну Помпея, племянника Анастасия I (Ibid. III. 31. 11; 31. 14). Значение этого факта трудно переоценить: Юстиниан не только породнился с бывшим правящим домом, но и как бы амнистировал участников восстания Ника из числа аристократии; Артабану же, по Прокопию, такое вероломство дало повод примкнуть к заговору против Юстиниана.

Заговор Артабана[418] достаточно отчетливо выявил и недовольство Юстинианом его ближайших родственников, которых заговорщики не без оснований надеялись склонить на свою сторону. Прокопий приводит достаточно фактов травли Германа и его семьи императорской четой. Так, Юстиниан лично вмешался в дела наследия умершего брата Германа Бораида, изменив завещание последнего не в пользу Германа и его детей (BG. III. 31. 18; 32. 18). Феодора вплоть до своей смерти настойчиво разрушала все брачные проекты детей Германа. Когда же Иоанн, племянник Виталиана, твердо вознамерился взять в жены дочь Германа, в чем поклялся последнему, императрица прямо заявила, что ради расстройства этого брака она не остановится даже перед ликвидацией Иоанна (НА. 5. 8–12). Вероятно, тем самым императорская чета стремилась не дать своим потенциальным наследникам усилить их позиции в обществе родственными связями с прочими представителями имперской верхушки и не вызвать возможные заговоры или даже узурпацию. Вне зависимости от того, в самом ли деле члены императорской фамилии участвовали в заговоре или нет, то, что Арсак и Артабан рассчитывали на их помощь, заставило Юстиниана маневрировать. Никто из заговорщиков не понес наказания (BG. III. 33. 51), и, наоборот, многие из них спустя год получили новые назначений и были отправлены в Италию. Брак Иоанна, племянника Виталиана, с дочерью Германа был разрешен (BG. III. 33. 10); сам Иоанн получил пост магистра Иллирика с предписанием отбыть в Италию. Такой же приказ получил и Артабан, которого лишили презентального магистерия, сделав магистром Фракии (ВG. III. 39. 8.). Герману было разрешено жениться на Матасунте, внучке Теодориха Великого, и в ранге стратега-автократора он должен был возглавить поход в Италию в 550 г.; оба его сына, Юстин и Юстиниан, отправлялись вместе с отцом (BG. III. 39. 9–17). Таким образом, император под почетным предлогом стремился удалить заговорщиков из столицы. Примечательно, что Юстиниан не побоялся предоставить бывшим заговорщикам (как прямым, так и поневоле) армии. Очевидно, он увлек их перспективой плана занять видные места при будущем “малом дворе” в завоеванной Италии, которой управляли бы Герман и Матасунта[419]. После крушения, вследствие смерти Германа, этого плана Юстиниан предусмотрительно поставил своих родственников под контроль опытного в политических интригах Нарсеса, отличив его, а не их рангом стратега-автократора.

В какой-то мере карьеры сыновей Германа и двоюродных братьев (за исключением Германа, карьера которого началась с высоких рангов в силу политической необходимости еще при Юстине) Юстиниана отражают общие принципы фамильной политики императора, все еще антично-магистратской в своей основе. Так, после смерти Германа его сыновьям Юстиниан не предоставил особых отличий на том основании, что они были его племянниками. Им было приказано вести войска в Италию вместе с Иоанном, зятем (а, следовательно, также родственником императора) Германа (BG.