Бражники и блудницы. Как жили, любили и умирали поэты Серебряного века - Максим Николаевич Жегалин

Анна Ахматова в Слепневе – ждет, когда крестьяне придут жечь усадьбу.

Мать и тетка Блока в Шахматове – ждут того же самого.

Маргарита Сабашникова, недавно вернувшаяся из Дорнаха, живет у родителей в Москве. Отец жалуется: крестьяне целиком вырубили их лес. Маргарита Сабашникова идет по московским улицам – видит, как какие-то женщины с ножами набрасываются на замертво упавшую лошадь, каждая пытается вырезать кусок побольше. Видит облепленные солдатами в серых шинелях трамваи, серые шинели повсюду. Улицы, как снегом, заметены шелухой от семечек. Семечки грызут от голода.

Хлеб выдают по карточкам. Еще не закрепившаяся власть переживает кризис за кризисом. Длится война, и мир обещает только партия большевиков.

Уставший от постоянной работы Александр Блок ощущает сильную боль в спине. Он резко ослаб, сознание периодически куда-то проваливается. Что это?

Блок смотрит по сторонам, наблюдает за происходящим и вдруг слышит, что внутри него растет музыка. Музыка тех самых лиловых, зеленых миров, которые когда-то мучили любимого им Врубеля. Она ищет себе выход и хочет прорваться. 5 августа Блоку снится сон:

…Желто-бурые клубы дыма уже подходят к деревням, широкими полосами вспыхивают кусты и травы, а дождя Бог не посылает и хлеба нет, и то, что есть, сгорит… Такие же желто-бурые клубы, за которыми – тление и горение (как под Парголовым и Шуваловым, отчего по ночам весь город всегда окутан гарью), стелются в миллионах душ; пламя вражды, дикости, татарщины, злобы, унижения, забитости, недоверия, мести, – то там, то здесь вспыхивает: русский большевизм гуляет, а дождя нет, и Бог не посылает его.

Как ни странно, Блок тяготеет к большевикам: он видит в них ту стихийную силу, которая необходима для изменения мира.

«Я знал двух влюбленных, живших в Петрограде в дни революции и не заметивших ее», – скажет спустя 24 года Борис Пастернак. Пока же Пастернак мучается от любви к Елене Виноград. Жених Виноград погиб на войне, фамилия его была Листопад. Пастернак влюбился в Виноград еще весной, роман был коротким и кончился летом, кончился просто: Виноград разлюбила. От влюбленности, затмившей революцию, у Пастернака остается стопка небывалых стихов – через несколько лет они войдут в сборник «Сестра моя жизнь».

Октябрь. Листопад

Владимир Маяковский пишет двустишие:

           Ешь ананасы, рябчиков жуй,

           День твой последний приходит, буржуй.

Большевики готовят восстание. Зинаида Гиппиус звонит Блоку и приглашает его работать в антибольшевистской газете.

– Вот война, – глухо говорит Блок в телефонную трубку, – война не может длиться. Нужен мир.

– И вы не хотите с нами? Хотите заключать мир? Уж вы, пожалуй, не с большевиками ли? – удивляется Гиппиус.

– Да, если хотите, я скорее с большевиками. Они требуют мира.

25 октября Анна Ахматова пешком идет с Выборгской стороны на Литейный, но вдруг прямо перед ней начинают разводить мосты. Пешеходы, автомобили, извозчики, трамваи – все замирают в недоумении. Город парализован: восстание началось.

В ночь с 25 на 26 октября периодически гаснет электричество. Зинаида Гиппиус слышит глухие выстрелы тяжелых орудий – крейсер «Аврора» стреляет холостыми, начинается штурм Зимнего дворца, который все еще остается под контролем Временного правительства. «Зимний» защищают двести женщин, три роты юнкеров и сорок инвалидов. Взятие дворца не представляет труда для Красной гвардии. Временное правительство арестовывают, женщин насилуют, юнкеров пытают. Поздним вечером 25 октября в Смольном институте начинается съезд Советов рабочих и солдатских депутатов – власть переходит к Советам. Во главе нового правительства, Совета народных комиссаров, встает Владимир Ленин. 26 октября Советы выпускают «Декрет о мире» – призыв к немедленному окончанию войны без аннексий и контрибуций.

Каждый день длится как год. «Власть тьмы» – называет Гиппиус только что установившийся порядок.

В Москве начинаются бои. Комитет общественной безопасности борется с большевиками. Вячеслав Иванов с семьей живет на Знаменке и слышит, как над крышей со свистом пролетают снаряды. На улицах бесконечные пулеметные очереди, пуля разбивает окно в комнате прислуги. Здание напротив горит – это типография, которая как раз должна была выпустить новую книгу Иванова, что-то про «Эллинскую религию страдающего бога». Все только что напечатанные экземпляры сгорают.

Большевики стреляют с колокольни Страстного монастыря. Стены деревянного дома, в котором живет Маргарита Сабашникова, дрожат. Она спит не раздеваясь и читает «Фауста», пытаясь справиться с паникой. Сабашникова уверена, что революция – не что иное, как «дионисийское-люциферское начало, ненавидящее косные формы жизни, ликующее, когда эти формы охватывает пожар».

Дом Андрея Белого на Арбате в эпицентре сражений. С арбатских домов стреляют юнкера, с Трубниковского переулка наступают большевики. Грохочут пушки, под окнами разрывается шрапнель. Разбив окно, пуля пролетает в дюйме от виска матери Белого. Приходится прятаться на кухне и в ванной.

На стороне «Комитета спасения» с большевиками борется Сергей Эфрон. В начале ноября Марина Цветаева возвращается из Крыма в Москву и узнает, что в ходе боев в Москве погибли тысячи человек. Цветаева уверена, что среди них Эфрон.

«Если Бог сделает это чудо – оставит Вас в живых, я буду ходить за Вами, как собака…»

Поздним вечером в начале ноября подзабытый всеми темпераментный поэт Георгий Чулков встречает Михаила Кузмина и Юркуна в «Привале комедиантов».

– К какой партии вы теперь принадлежите? – спрашивает у Кузмина Чулков.

– Разумеется, я большевик! Ведь нельзя же воевать без конца. В XX веке воевать и странно, и противно. Вчера я видел инвалидов, знаете, без ног, без рук, размахивают костылями и требуют продолжения войны. По-моему, это эгоизм: «Нас изуродовали, так и вас пусть уродуют». Какая глупость.

– Но вы ведь так любили Россию. Вам, вероятно, больно, что она будет унижена, разграблена?

– Ах, что за беда. Отдадим Петербург: у нас так много земли! – отвечает Кузмин и оглядывается по сторонам.

Все резко делятся: на тех, кто принял большевиков, и тех, кто нет. Крестьяне громят блоковскую усадьбу в Шахматове. У Гумилевых отбирают усадьбу в Слепневе. Внешняя война переходит в мертвую рябь войны внутренней. Усиливается голод. Наступает зима. Многие дома не отапливаются, нет электричества, не ходят трамваи. Советская власть выпускает декрет, утверждающий право государственных изданий выпускать произведения писателей с монополией на пять лет. Алексей Ремизов, который когда-то поссорился со всеми из-за обезьяньего хвоста, сравнивает новую власть с «вонючей торжествующей обезьяной», вымазанной сластями, калом и кровью. Обезьяна эта завладела страной и теперь хочет уничтожить поэтов и писателей.

Прочь обезьяньи лапы! Ты не смеешь! Мой труд нельзя ни реквизировать, ни национализировать, как нельзя мысли моей ни повелевать, ни приказывать – меня можно только убить.

Первый Новый год без елок, маскарадов, без празднично накрытых столов, без писем, подарков, бенгальских огней, без всего.

1918

Январь

Александр Блок слышит музыку. Точнее, гул.