Искусство просвещать. Практическая культурология для педагогов и родителей - Евгений Александрович Ямбург

– Повернись. Я тебе дал пять. О чем ты с ним говоришь? Он же не знает слова „стреляный“. Не дай бог, вы найдете общий язык. Пусть он гибнет один.

– Внимание! Вчера приходила мама Жванецкого. Он переживает: я ему дал два. Он имел мужество сказать маме. Так я тебе дам еще два, чтоб ты исправил ту и плакал над этой. Посмотри на свой диктант. Красным я отмечал ошибки. Это кровавая, простреленная в шести местах тетрадь. Но я тебе дал три с плюсом, тебе и маме.

– Сейчас, как и всегда, я вам буду читать сочинение Григорьянца. Вы будете плакать над ним, как плакал я.

– Мусюк, ты будешь смотреть в окно после моей гибели, а сейчас смотри на меня до боли, до слез, до отвращения!

Борис Ефимович Друккер! Его брат, литературный критик, был арестован в 48-м или в 47-м. Мы это знали. От этого нам было тоже противно: брат врага народа.

Борис Ефимович Друккер, имевший в классе любимчиков и прощавший им все, кроме ошибок в диктанте.

Борис Ефимович Друккер, никогда не проверявший тетради. Он для этого брал двух отличников, а уж они тайно кое-кому исправляли ошибки, и он, видимо, это знал.

Борис Ефимович Друккер брызгал слюной сквозь беззубый рот – какая жуткая, специфическая внешность.

Почему он преподавал русскую литературу? Каким он был противным, Борис Ефимович Друккер, умерший в пятьдесят девять лет в 66-м году. И никто из нас не мог идти за гробом – мы уже все разъехались.

Мы собрались сегодня, когда нам – по сорок. „Так выпьем за Бориса Ефимовича, за светлую и вечную память о нем“, – сказали закончившие разные институты, а все равно ставшие писателями, поэтами, потому что это в нас неистребимо, от этого нельзя убежать. „Встанем в память о нем, – сказали фотографы и инженеры, подполковники и моряки, которые до сих пор пишут без единой ошибки. – Вечная память и почитание. Спасибо судьбе за знакомство с ним, за личность, за истрепанные нервы его, за великий, чистый, острый русский язык – его язык, ставший нашим. И во веки веков. Аминь!“»[104] Таков реалистический взгляд живого классика на место и роль учителя в судьбе ребенка, какими бы при всем том явными недостатками сам педагог ни обладал. А кто их лишен?

Прорыв к вечности

Счастлив дом, где голос скрипки

Наставляет нас на путь,

И вселяет в нас надежду,

Остальное как-нибудь…

Булат Окуджава[105]

По живому следу

Лишь глубоко усвоенная мысль может заставить не только иначе думать, но и иначе жить. А мысль усваивается глубоко в том случае, когда она эмоционально окрашена. Тринадцатилетняя девочка Анна Франк пишет в своем дневнике, что даже одна горящая свеча способна побороть окружающий мрак. Да, это буквальное воспроизведение библейского текста: «И свет во тьме светит, и тьма не объяла его» (Ин. 1: 5). Но, учитывая трагические обстоятельства заточения в Убежище, девочка пропустила эту мысль через сердце и душу. Мысль эта стала ее глубоким убеждением. Так всегда происходит в культуре, когда человек, по словам Б. Л. Пастернака, идет по живому следу. Мы все в той или иной степени следуем этому завету… Убеждаться в этом приходится бесконечно.

Волей судьбы оказался в Генуе. Дышу воздухом Генуи. Какой же историк не мечтает вдохнуть в себя полной грудью пыль веков, что лежит на ступенях храмов, фасадах домов, покрытом патиной времени мраморе средневековых изваяний. Меня сопровождает персональный экскурсовод – пожилая женщина, более тридцати лет назад эмигрировавшая из советской Эстонии. Муж – урожденный генуэзец. Все выдает в ней высокого профессионала, она детально знакома с историей буквально каждого здания. Признается в том, что много времени проводит в местных архивах, постоянно углубляя и без того обширные знания о ставшем родным городе.

Внимательно вслушиваясь в рассказ, улавливаю знакомые интонации и примеры. Осторожно спрашиваю, не знакома ли она с трудами Натальи Ивановны Басовской. Женщина мгновенно вскидывается, ее глаза загораются. Оказывается, пару лет назад она сопровождала Наталью Ивановну по городу. Во время короткой остановки москвичка Басовская деликатно давала уточнения, вскрывая такие подробности и захватывающие детали, которые не только дополняли, а порой совершенно переворачивали привычную, хрестоматийную историческую картину. «С той самой волшебной встречи, – рассказала экскурсовод, – я стала регулярно слушать на „Эхе“ передачу „Все так“ с ее участием. А затем приобрела все ее аудиокниги». Узнав, что мы давно знакомы по совместной педагогической деятельности, попросила передать привет. Увы, ровно за неделю до этой поездки мы проводили Наталью Ивановну в мир иной. Узнав о кончине Натальи Ивановны, женщина несказанно опечалилась и добавила: «Я до сих пор продолжаю у нее учиться».

Мало того, что мы пользуемся животворными плодами культуры, накопленными нашими великими предшественниками, так они еще, на пороге ухода, были озабочены тем, как поддержать нас в неизбежных грядущих испытаниях.

«Пришла открытка от Гриши Померанца, которого я недавно поздравил с днем рождения, он пишет: „Я чувствую себя обязанным прожить еще несколько лет, чтобы ободрить тех, кто значительно моложе: сколько еще лет впереди!“ Драгоценный человек!»[106]

Что-что, а ободрять Григорий Соломонович умел, чему я был свидетелем в экстремальных обстоятельствах.

Было это в начале 1990-х. Небольшой самолет Як-40 летел на Конгресс российской интеллигенции в Уфу. Он был набит до отказа представителями интеллигенции: литераторы, журналисты, политики, ученые, религиозные деятели, мастера искусств и т. д. Взлетев, самолет начал наматывать круги над аэродромом. Побледневший стюард объяснил пассажирам, что ничего страшного не произошло. Просто в самолете внезапно обнаружились неполадки, поэтому мы должны сжечь горючее, после чего непременно совершим аварийную посадку. Народ в самолете подобрался бывалый, выдержанный, все сплошь известные имена. Поэтому, за исключением одной женщины – писателя и сценариста, – паники не наблюдалось: шутили, рассказывали случаи из жизни и анекдоты. Я подошел к Григорию Соломоновичу и услышал фразу, которая врезалась в память и проникла душу: «Жизнь представляется мне скрипучей пластинкой. Но одни все время слышат только скрип, а другие сквозь скрип умудряются услышать музыку». Нынче уже не скрип, а грохот тысячами децибелов заглушает музыку.

Пустить детей по живым следам культуры – миссия сложная, но выполнимая. Внимательный читатель, должно быть, заметил, что все наши совокупные педагогические усилия подчинены одной цели – обеспечить прорыв наших воспитанников в вечность. Как бы пафосно это ни звучало, но обретение вступающими в жизнь поколениями нетленных ценностей и смыслов культуры –