Арнольд Дейч. Вербовщик Божьей милостью - Александр Юльевич Бондаренко

А так как он воистину был «шпионом европейского масштаба», то ему пришлось познакомиться со спецслужбами целого ряда стран, причём весьма и весьма серьёзно – не так уж и часто в их руки попадался такой информированный источник, его следовало выпотрошить по полной.

«В Англии Кривицкий встретился с опытными специалистами в области разведки, которые хорошо знали, не только о чём спрашивать своего собеседника, но и как интерпретировать его ответы. К числу таких специалистов принадлежала Джэнет Арчер…

Теперь уже не секрет, что за три недели бесед с Джэнет Арчер Кривицкий назвал в общей сложности около ста советских агентов, действующих в разных странах. Не менее двух третей работало в самой Великобритании либо в тех местах, где их деятельность прямо затрагивала британские интересы. […]

Но особенно важными оказались сведения о тридцати пяти агентах, которые… занимались непосредственным шпионажем в пользу Советов. Там были поляки, чехи, индийцы и пр. Но среди них оказалось также шестнадцать англичан; из этих шестнадцати восемь были политическими деятелями и профсоюзными активистами, шестеро находились на государственной гражданской службе, двое были журналистами. Приблизительно половина агентуры, названной Кривицким, до того была неизвестна британским властям. Остальные уже находились под наблюдением контрразведки.

Вся эта разношёрстная компания была, разумеется, “нейтрализована”. В то же время никто из них не подвергся аресту, судебному преследованию и не был осуждён, поэтому я не могу привести здесь их фамилии»[305].

(Уточняем: «нейтрализованы» – приблизительно в том же смысле, что раньше говорилось «ликвидированы» применительно к агентам, от услуг которых отказывались; здесь – агентам не дали возможности дальше работать на советскую разведку.)

Конкретно кого и как сдал Кривицкий – это не совсем наша тема, хотя понятно, что его предательство коснулось и «людей Дейча», да и самого Арнольда Генриховича, даром что земляк, – очевидно, именно по этой причине путь для «Стефана» в Европу однозначно оказался закрыт. И вот ещё какой момент нам обойти никак нельзя. «Во время допроса в Великобритании Кривицкий рассказывал следователю Джейн Арчер [В различных источниках существуют разночтения в именах. – А. Б.], что у русской разведки есть источник – молодой англичанин, работающий в качестве журналиста в Испании. Речь шла, очевидно, о Филби, но Кривицкий к своему краткому заявлению ничего не мог добавить, и у английской службы безопасности были в это время другие более важные дела, чем проведение расследования по этому неопределённому факту»[306].

Разумеется, Кривицкий знал гораздо больше, чем ему следовало знать, – можно понять, что, готовясь к предательству, он постарался собрать возможный максимум информации, используя доверчивость и болтливость своих коллег.

Что ещё можно, да и нужно, рассказать об этом предателе? Вскоре Кривицкий перебрался в Соединённые Штаты Америки, где не только публиковал свои статьи и комментарии в периодической печати, став в результате авторитетным специалистом по СССР (впоследствии такие спецы будут именоваться «советологами»), но и написал книгу своих воспоминаний. Этот труд, названный «Я был агентом Сталина», будет переведён на многие языки, да только Самуил Гершевич этого уже не увидит, «писательская слава» придёт к нему только посмертно. «В начале 1941 года Кривицкий получил новый вызов в Лондон. А в понедельник 10 февраля 1941 года Телма Джексон, горничная скромного вашингтонского отеля “Бельвю” в 9.30 утра обнаружила тело Кривицкого на кровати с простреленной головой. Рядом с кроватью, весь в крови, лежал пистолет, а на столе – три прощальные записки. […] Несмотря на то, что на пистолете не были обнаружены отпечатки пальцев Кривицкого, а вышедшая из головы пуля не найдена, следствие пришло к выводу, что имело место самоубийство. Напротив, большинство западных исследователей считают, что Кривицкий был убит советскими агентами»[307].

Вот и всё – более он нас не интересует.

К тому же через год его бегство перекрылось очередным, ещё более значительным. «На Запад» ушёл «Швед» – майор госбезопасности Орлов-Фельдбин, недавний руководитель лондонской нелегальной резидентуры. Никаким троцкистом Лейба Лазаревич не был, а свой побег он объяснял исключительно неприятием сталинской политики:

Опасаясь за свою репутацию в глазах мира, Сталин решил в 1937 году уничтожить всех доверенных лиц, чтобы никто из них не смог выступить в будущем свидетелем обвинения. Весной 1937 года были расстреляны без суда и следствия почти все руководители НКВД и все следователи, которые по его прямому указанию вырывали ложные признания у основателей большевистской партии и вождей Октябрьской революции. За ними последовали в небытие тысячи энкаведистов – те, что по своему положению в НКВД могли в той или иной степени располагать секретной информацией о сталинских преступлениях.

Будучи в Испании, я узнал об аресте Ягоды, наркома внутренних дел. Там же до меня дошли известия об уничтожении всех моих бывших друзей и коллег, и, казалось, вот-вот наступит моя очередь[308].

«Орлов, безусловно, является самым известным невозвращенцем, покинувшим СССР до Второй мировой войны. Эту известность он приобрёл прежде всего благодаря своим книгам, в которых раскрыл фальсифицированный характер политических процессов в Москве в тридцатые годы и описал механизм “большого террора”. К тому же он – единственный из высокопоставленных сотрудников НКВД, кто, перебежав на Запад, умер своей смертью»[309].

Обстоятельства своего побега Орлов-Фельдбин описывает так:

9 июля 1938 года я получил телеграмму Ежова – в то время второго человека в стране после Сталина. Мне предписывалось выехать в Бельгию, в Антверпен, и 14 июля подняться на борт стоявшего там советского судна «Свирь» для совещания с «товарищем, известным вам лично». При этом давалось понять, что прибыть туда я должен в машине нашего парижского посольства, в сопровождении Бирюкова, советского генерального консула во Франции, «который может пригодиться в качестве посредника в связи с предстоящим важным заданием».

Телеграмма была длинной и мудрёной. Ежов и те, кто перешли вместе с ним из аппарата ЦК в НКВД, были куда менее опытны, чем прежние энкаведистские главари, ныне ликвидированные. Эти люди так старались усыпить мои подозрения, что сами, того не желая, выдали своё тайное намерение[310].

Двенадцатого июля «Швед» отправился на машине из испанской Барселоны во Францию, встретился, переехав границу, с женой и дочкой, сел на поезд, 13-го прибыл в Париж и… исчез. Вскоре выяснилось, что с ним вместе из сейфа резидентуры исчезла весьма «кругленькая» сумма, исчисляемая многими десятками тысяч долларов. Как известно, пропавшие деньги сосчитать очень трудно, и поэтому различные источники предлагают самые разные варианты. Зато в сейфе лежало письмо, адресованное товарищу Сталину. Сам Орлов так описал его содержание:

В нём я сказал Сталину, который лично меня знал ещё с 1924 года, что я думаю о его режиме. Но главный смысл письма был в другом. Я ставил своей целью спасти жизни