Арнольд Дейч. Вербовщик Божьей милостью - Александр Юльевич Бондаренко

«Сильвия», Фини, с маленькой Ниночкой остались в Лондоне – предполагалось, что «Стефан» достаточно быстро выправит документы, необходимые для дальнейшего его пребывания на территории королевства.

А пока он уехал, очень надеясь, что расстаётся с Туманным Альбионом не навсегда…

Неминуемую горечь разлуки – таковая бывает всегда, когда покидаешь привычные, насиженные места, пускай даже переезжая из не слишком любимого им Лондона в очень любимый Париж, – скрашивали предстоящие во Франции встречи с кембриджскими друзьями. «Стефан» же никак не полагал, что эти встречи станут прощальными. Впоследствии он писал в одном из своих рапортов: «Перед отъездом из Англии я получил указание из Дома договориться со всеми сотрудниками о способе встречи с ними в будущем и сказать им, что с ними будет возобновлена связь не позже, чем через три или четыре месяца, т. е. до 1-го марта 1938 года».

Из Лондона 14 сентября докладывали в Центр: «Он остаётся в Париже до середины октября. 25 сентября приезжает в Париж “Мольер”, 2 октября – “Вайзе”, 9 октября – “Медхен”. Они должны, во всяком случае, приехать сюда для того, чтобы посмотреть выставку…»

Повод для приезда англичан во французскую столицу был «железный», не вызывавший сомнения – там проходила Парижская всемирная выставка 1937 года, ставшая, кстати, триумфом Советского Союза. Так что, помимо всего, кембриджцам не мешало получить и этот небольшой урок «политграмоты», увидев и лишний раз уразумев, какой великой стране они помогают. «Выставка вызвала большой интерес мировой общественности, в ней приняли участие 44 страны. Общее число посетителей превысило 30 млн человек. Особый интерес вызвал советский павильон, оформленный архитектором Б. Иофаном. Его посетило более 20 млн человек. В дни выставки было продано около 100 000 брошюр с текстом Конституции СССР на разных языках. Советские экспонаты получили 270 наград, в т. ч. 95 Гран-при, свыше 50 почётных дипломов, более 70 золотых и 40 серебряных медалей. Высшие награды были присуждены за архитектурное оформление павильона и скульптуру В.И. Мухиной “Рабочий и колхозница”; за картины Бродского, Герасимова и Иогансона; за экспонаты промышленных сооружений Наркомтяжпрома; за ряд кинофильмов (худ. фильмы “Депутат Балтики” и “Пётр Первый” и документальные фильмы “На Северном полюсе” и “Сталинское племя”); за экспонаты пищевой и парфюмерной промышленности; Московскому метро, Краснознамённому ансамблю красноармейской песни и пляски, за исследование Арктики и т. д.»[298].

Была выставка, были какие-то встречи, о содержании которых мы, соответственно, ничего не знаем, и вот документ, поставивший финальную точку этой командировки:

Служебная записка

7 отдел ГУГБ НКВД

Нач ГУПВО[299] комдиву тов. Кручинкину

Прошу Вашего распоряжения КПП Белоостров о пропуске без досмотра вещей австрийского подданного Гюртлер Виктора, прибывающего из закордона.

Нач 7 отдела ГУГБ НКВД

Комиссар госуд. безопасности 2 ранга (Слуцкий).

Отсюда можно понять, что руководство разведки планировало для Арнольда Дейча, обладателя подлинных австрийских документов, какие-то новые поездки, потому въездную визу в Советский Союз «Стефану» ставили в другой паспорт… Но, как известно, человек предполагает, а Бог располагает, и судьба разведчика зависит от очень многих обстоятельств.

Явно на перспективах дальнейшего служебного использования Арнольда Дейча отрицательно сказалось то, что совсем скоро, осенью 1937-го, в категорию «невозвращенцев» перешёл так называемый Вальтер Кривицкий, капитан госбезопасности, некогда звавшийся Самуилом Гершевичем Гинзбергом. Что характерно, его биография во многом созвучна с жизнеописанием Игнатия Рейсса – мало того что были они одногодками, так оба даже и родились в одном и том же австро-венгерском городке Подволочиске. Ну и служба у них потом как-то совпадала: Коминтерн, военная разведка, ИНО и страны работы почти те же.

Только вот образование Вальтера Кривицкого ограничилось гимназией в городе Львове, а дальше у него было так: «В 1918–1921 гг. находился на нелегальной партийной работе по линии Коминтерна в Австрии и Польше. С 1921 г. – сотрудник IV (Разведывательного) управления Штаба РККА. Работал в Польше и Германии (1921–1925). Сотрудник-литератор, пом. начальника 3-й части 3-го отдела РУ Штаба РККА (ноябрь 1925 – май 1926). Затем на нелегальной работе в Германии и других европейских странах.

С 1931 г. работал в ИНО ОГПУ. В 1934 г. – зам. директора Института военной промышленности.

В октябре 1935 г. направлен в Голландию в качестве руководителя нелегальной резидентуры ИНО. Награждён орденом Красного Знамени (1931) и боевым оружием (1928)»[300].

Ну и дальше – опять как и у Рейсса: увлечение троцкизмом, разочарование в политике Сталина, ощущение надвигающейся опасности – и решение бежать на Запад, правда, без каких-либо деклараций про «выбор свободы» и «возврат к Ленину», зато, как ему, видимо, думалось, «громко и красиво». Если проще – с «понтами». Казалось, он всё продумал правильно и тщательно:

В начале ноября я приехал в Париж. Через адвоката вдовы Рейсса я установил связь с сыном Троцкого Львом Седовым[301], который издавал в Париже «Бюллетень оппозиции» с лидерами русских социалистов, проживающих в эмиграции. Они были в хороших отношениях с правительством Леона Блюма[302], стоявшего тогда у власти. Я написал мадам Рейсс. […]

Затем я обратился непосредственно к месье Дорма, министру внутренних дел Франции, назвав себя и попросив предоставить мне убежище в стране, во главе которой в то время стоял Леон Блюм. Я сдал все мои фальшивые паспорта, а также паспорта моей жены Фёдору Дану[303], чтобы он передал их месье Дорма, решив, что пора получить право носить свою настоящую фамилию. Сообщение, которое я направил министру внутренних дел, начиналось следующим образом: «Нижеподписавшийся Самуил Гинзберг, родившийся в Советском Союзе как советский гражданин, под именем Вальтер Кривицкий».

В своём послании к месье Дорма я рассказал о работе в Советском Союзе с 1919 по 1937 год, об одобрении советским правительством и Коммунистической партией, а также о том, что я был дважды награждён…[304]

Напомним, что по тем временам две такие награды, как орден Красного Знамени и именное оружие, – это было очень достойно, высшие знаки отличия!

Вот только дальше ничего достойного не было.

Громко и демонстративно «хлопнув дверью» при своём переходе «на ту сторону» – здесь вам и Седов, и Дан, и выход на французского министра, – Кривицкий, разумеется, попал в заботливые руки спецслужб. Понять его демонстрацию можно: Рейсс по-тихому ушёл – его по-тихому, быстренько и «убрали». (Хотя, вполне возможно, что какую-то информацию он успел «слить» своим троцкистам, да и с Кривицким они, думается, были достаточно откровенны – в нарушение всех правил.) Но тут – прямо-таки европейская сенсация, повышенное внимание со всех сторон, так что по-тихому отправить его «в расход» у товарищей из НКВД не получилось бы даже при большом желании.

Однако за всё надо платить, а любой беглый разведчик, как мы говорили, расплачивается информацией.