Собрание сочинений. Том I. Поэтические сборники - Павел Николаевич Шубин

в домах,

Орловцы-моряки.

Так кто сказал, что злобен снег,

Неласковы края?

Нет, врёшь, я – русский человек,

Здесь – Родина моя!

Сентябрь 1944

Дорога

Посвящаю генерал-полковнику Хренову

Колонный путь в сугробы замурован,

Жжёт добела железный ветер гор

На сорок вёрст в снегу пятиметровом

Сапёрами пробитый коридор.

В сыпучем фирне с головой зарыты,

Сапёры шли… И вдоль всего пути,

Как дьяволы, носились мессершмитты:

Из коридора не уйти.

Навстречу немцам били автоматы,

Позёмкою переметало кровь,

И вновь, скрипя, врезались в снег лопаты,

И тол дробил клыки гранита вновь.

Мостя незамерзающие реки,

Сапёры вброд настилы волокли, —

И ни костра, ни у́гля, ни застрехи,

Ночами – звёзды в ледяной пыли.

И как патроны в плотную обойму,

Пять суток улеглись плечо в плечо

В путь, пересёкший рощицы и поймы

И кровью орошённый горячо.

А на шестые, под метелью горбясь,

Внезапнее обвала и быстрей

Обрушился горнострелковый корпус

На левый фланг немецких егерей.

А там, на льду, не подостлав брезента,

Сапёр лежал, как мёртвый, у костра.

Над ним дымилась прожитой легендой

Воян-Ваара – голая гора.

Март 1944

Ненависть

Простор, запелёнутый в дикую стужу,

В пушных облаках до бровей, —

Прожжёт и разграбит весёлую душу

Одной пустотою своей.

Ползучих берёзок безлистые кроны,

Как спутанные провода,

Тут отроду даже паршивой вороны

Никто не видал никогда.

Весной, когда солнце, во тьме обессилев,

Проглянет холодным зрачком, —

Трава не пробьётся на тихой могиле

Под звёздным армейским значком.

И милая сердцу её не отыщет,

А тундра о ней промолчит,

Лишь ветер стрелою лопарской просвищет,

Да град по камням простучит.

Но тысяча яростных дней миновала,

С тех пор как мы здесь залегли,

Горючая ненависть нас согревала

К обидчикам милой земли.

Мы вынесли всё, что другим не приснится,

До судороги на лице,

Лягушечью куртку проклятого фрица

Ловя на короткий прицел.

Когда каменело солдатское тело,

Ко льду примерзая пластом,

И только тяжёлое сердце звенело

В стремленье святом и простом:

Убей! – за тоску по весёлому солнцу,

За свой побелевший висок,

Вгони под орлиную каску тирольца

Свинца боевого кусок!

Припомни, как утром над городом тихим

Парят облака голубей,

Как пчёлы гудят по лиловой гречихе,

И вытерпи всё, и убей!

Не будет, не будет германцу пощады,

Земле не томиться в плену!

Шатает волна орудийного чада

Полярных ночей тишину.

И вновь в белокипенных шёлковых робах

Встаём мы у края земли

На лыжнях и тропах,

В окопах, в сугробах,

В смертельной метельной пыли!

Март 1944

Разгром

Кратерами сопка взрыта,

Чёрный дым над ней.

Синие «герои Крита»

Камня холодней.

Не согреет ром из фляжек,

И сквозь снег едва-едва

Готикою медных бляшек

Светят рукава.

Пленный смотрит на нашивки

Тихих мертвецов —

Видит медные оливки,

Слышит рокот бубенцов,

Средиземноморский вечер,

В гроздьях звёзд морское дно,

Скумбрия и сыр овечий,

Кипрское вино.

Да кофейник на мангале

Золотистей янтаря…

Знаменито воевали

Егеря!

Слабы руки у гречанок,

Если крепко заломить,

Рот заткнуть, чтоб не кричала,

Шалью ей глаза закрыть!

А уж если видеть очи —

Думать: уголёк горит…

«Юнкерсами» разворочен,

Неподвижен Крит.

…Грозной стужею подуло

От больших широт,

На глазах убитых мулов

Индевеет лёд.

Пленный сам с собой бормочет,

В небо вознося гранит,

«Илами» насквозь прострочен,

Кариквайвишь спит.

Октябрь 1944

Берёза

Над гранитом костяк

Простирает берёза-старушка,

А уж скрючена как —

Не поймёшь, где нога, где макушка.

Полстолетья упрямо

Росла до аршинного роста,

Вся в морщинах и шрамах,

Почернела от стужи берёста.

А гвардейца ветра

Прожигали до самого сердца,

Холодней топора

Были синие руки гвардейца.

В неживые ладони

Зажав кое-как топорище,

Он нагнулся на склоне

Над этой берёзкою нищей.

И увидел у корня

Один поясок серебристый,

Там, где стали упорней

Ствол вгрызается в камень ребристый.

И увидел он – хату,

Дорогу под небом холстинным,

И крылами к закату —

Берёзу с гнездом аистиным.

И солдат распрямился.

Шли тучи тяжёлые с норда,

Ветер выл и крутился

В ущельях Варангер-фиорда,

И, срываясь с откоса,

Всё та же дорога бежала

От российской берёзы

В норвежские голые скалы.

1944, Эльвинес, Норвегия

Сага

Ещё я запомнил

Дорогу на Никель —

Ветра на вершинах,

Туманы в долине

И тёплые брызги,

Алей земляники,

На мёрзлой,

На гулкой, как колокол, глине.

Обстрел бушевал и кончался,

И снова,

Сложивши убитых

На ягель морозный,

Шли мимо —

Без песен и шума, сурово,

Одною колонною

Тридцативёрстной.

Клубилися дымы

Над дальней грядою,

И горы тряслись

От незримой работы,

И в толстые гулы

За хмарью седою

Вплетали

Свирепую дробь пулемёты.

Туда, где над сопкою,

В пламя одетой,

Сходились

Свинцовые трассы кривые,

На скорую встречу

С грядущей победой

Упрямо и страстно

Спешили живые.

Над ними,

Крестом распростёрт на мгновенье,

Мелькал истребитель

Летучею тенью,

Как будто бы Родина

Им посылала

Своё материнское благословенье.

1944, Никель

Удар на Петсамо

Много лет