История борьбы Московского государства с Польско-Литовским. 1462–1508 - Геннадий Федорович Карпов

под Киев, а с другой под Луцк и разоряли бы до Вильны. В Крыме были вести, что Александр Казимирович стоит в Львове с 30 000 человек войска и потом передвинулся к Луцку. Царевичи, вышедшие из Крыма, остановились, потому что месяц август казался им лих, но в сентябре вторглись в литовские владения. Орда, которая пошла на запад, разоряла места около Луцка, Львова, Люблина и доходила даже до Кракова; другая же Орда грабила около Киева. Царевичи не ходили только по таким местам, где было много лесов, а полону привели в Крым «добре много», говорит Московский посол о следствиях этого набега. После возвращения одних царевичей, из Крыма пошли другие на промысел и возвратились с таким же успехом, как и первые.

В ноябре месяце Менгли-Гирей прислал грамоту в Москву, и в ней говорил, что «как послал я рать на Литовскую землю, то у меня была такая дума: рать у нас пошла многая под Русь, и услышит это Ахмет-царь, то, взяв ногайскую рать на помощь, пойдет на нас, и что я буду тогда делать?» Под влиянием этой думы он хотел вернуть царевичей, но те ушли далеко. «Но я теперь здоров, – продолжает Менгли-Гирей. – И услышав, что все на тебя пошли, сам сел на коня и своим городам хребет показал, а рать свою на недругов послал. Да теперь король Александр прислал ко мне своего толмача с грамотой, а грамоту писал не умеющий по Басурмански человек, и мы ее едва прочли». Эту грамоту Менгли-Гирей прислал в Москву; она отличается от тех грамот, которые прежде писаны из Литвы в Орды; в ней Александр уже не называет Ивана Васильевича татарским холопом. Из этой грамоты мы узнаем, что перед тем, как посылать царевичей на Литву, Менгли-Гирей известил и Александра о своей победе над Ших-Ахматом. Теперь, во время страшных опустошений литовских владений со стороны крымцев, Александр писал в грамоте. «Я, услышав, что ты взял большую Орду, обрадовался. Ты не думай, что я привел Ших-Ахмата на тебя: можно ли это сделать? Ведь я твой старой становит и братом тебе был. Все дело случилось так: я, чтобы быть в дружбе с великим князем Иваном, ему сыном учинился, да потом рассорились, и я привел Ших-Ахмата великого князя воевать, а великий князь за это тебя мне недругом сделал. Ты теперь на меня рати не посылай, я к тебе отправлю послом киевского воеводу, Дмитрия Путячича, человека, знатнее которого у меня людей мало; с этих пор твоим братьям, царевичам, детям и всем буду постоянно поминки посылать». Получив такую грамоту, Менгли-Гирей обо всем этом, как сказано, послал известить в Москву; литовского посланца он задержал, но переговоры этим не прекратились. Когда царевичи, после набегов, воротились из литовских владений, то литовский посланец был отпущен в январе 1503 года. Когда же московский посол начал говорить, чтобы царь не заводил этим отпуском переговоров с Литвой, то Менгли-Гирей отвечал: «Зачем мне его не отпускать? Ты сам подумай, сколько они нам добра дают»193. У великого князя литовского, Александра Казимировича, когда он сделался и королем польским, кроме Москвы и татар, явился еще враг, для которого соединение Литвы и Польши было всего опаснее: то был Стефан Молдавский. Мы видели, что он предлагал Ивану Васильевичу примириться с зятем, а последний, чтобы привлечь Стефана на свою сторону, указывал ему на то, какую он терпит обиду, в лице своей дочери Елены и внука Дмитрия Ивановича. Александр, как мы видели, в своих посольствах об этом деле говорил такими намеками, которые были очень ясны. Так как по случаю войны сношения Москвы с Молдавией прекратились, то Стефан написал к Менгли-Гирею следующее: «Отпиши мне: живы ли моя дочка и внук?» Менгли-Гирей позвал к себе московского посла и потребовал объяснения; «Слава Богу, здоровы», – отвечал тот. Но этого для Стефана было мало, потому что из Литвы ему объяснили дело подробно. Он снова написал к Менгли-Гирею: «Послы ездят, и гонцы гоняют между тобой и великим князем, так ты узнай для меня: отнял ли великий князь у моего внука Великое княжение Московское и дал ли его своему сыну, Василию?» Один из гонцов рассказывал в Крыму, как было дело в действительности. Но московский посол хотел это поправить и говорил царю: «Тебе Арвана (имя гонца), рассказывая, ошибся (омякнулся): государь дал своему сыну Великое княжение, но на Новгород». Сам же Иван Васильевич по этому поводу приказывал говорить послу, что если спросят: «Кого пожаловал великий князь под собой Великим княжением?», то молвить: «Пожаловал сына своего, Василия, под собой государствами, также как и сам на государствах». А вспросит кто про внука, то говорить: «Государь пожаловал было его Великим княжением, а он, да и его мать, великая княгиня, Елена, проступились, не по пригожу учинили, и государь за ту проступу взял у внука Великое княжение и отдал его своему сыну, Василию». Но поправить таким образом своего посла Ивану Васильевичу не скоро удалось, потому, что послам и гонцам нельзя было проехать в Крым по степям, и Стефан, вследствие этого, остался при первом объяснении и вскоре после этого умер (в 1504 году). Теперь, в 1502 году, когда Менгли-Гирей победил Ших-Ахмата и намеревался делать набеги на владения Александра, то и Стефан начал собирать свою рать. Причиной своих враждебных действий в отношении к Польше Стефан выставлял то, что когда Александр сделался королем польским, то назначили срок съезда послов на границах, на Михаилов день (8 ноября), но послы не приехали194. В то время, когда царевичи пошли опустошать южные пределы Польши и Литвы, Стефан также вторгнулся во владения Александра и начал захватывать земли, на верхнем течении Прута и Днестра (Снятынь, Покутье и др.), и на тех местах посажал своих людей. Тогда Александр прислал сказать Стефану: «Ты мне недружбу чинишь и делаешь пользу великому князю, а он твою дочь поймал и у внука Великое княжение отнял». Стефан еще раз обратился к Менгли-Гирею с тем, чтобы тот хорошенько разузнал, в чем же все дело состоит, и если то правда, что говорит Александр, то он, Стефан, сумеет великому князю сделать неприятность, потому что теперь в Молдавии находятся московские послы из Италии с нанятыми мастерами, и он их не отпустит. Менгли-Гирей хотел московского посла даже к присяге привести в достоверности его слов, но тот прямо утверждал, что все это дело есть литовская ложь. Уверившись в словах посла, Менгли-Гирей написал к Стефану: «Охота тебе