Военная знать ранней Византии - Евгений Павлович Глушанин

магистрами оффиций закрепляется привилегия преимущественного получения патрициата (CJ. XII. 3. 3) — высшей ступени официальной позднеантичной знатности. В этом плане данные законодательства смыкаются со свидетельствами анонимного автора руководства по военному делу, современника Юстиниана. Описывая социальный строй первой половины VI в., он выделяет в особую группу архонтов, отделенных не только от подданных, но и от сената, духовенства, мелких чиновников. Архонты заняты лишь управлением государством (Anon. III. 1–15). Частью политики как сферы управления и науки об искусстве государственного управления является стратегика, обслуживаемая стратегами (Ibid. IV. 1–3), т. е. стратеги приравниваются тем самым к архонтам, служилой аристократии империи.

Суммируя отраженные правовыми источниками наиболее общие конституционные черты позднеантичной армейской верхушки, считаем технически вполне оправданным применение для нее термина “военная знать магистратского типа”. Анализ реального исторического содержания этого термина от зарождения до упадка и будет задачей нашего исследования. Представляется также возможным ставить знак равенства между терминами “военная знать” и “военная элита” применительно к позднеантичной эпохе. В свое время А. П. Каждан, анализируя понятие феодальной знати, предлагал разграничить три термина: господствующий класс (совокупность эксплуататоров), знать (правовая категория, с которой связаны различные привилегии), и элиту, “верхушечный слой знати”, обладающий «какой-то долей публичной власти. Эта привилегия может быть “уделена” (делегирована) или присвоена, но может выражаться и в прямом соучастии в государственной власти»[62]. В известной мере общие принципы этой категориальной схемы можно проецировать и на позднеантичное общество, в котором была и своя знать, и своя элита. К первой относились, конечно же, различные социальные слои honestiores, привилегии которых были законодательно закреплены. Из honestiores же в основном формировались и разные уровни элиты — от провинциальной до имперской. При этом доступ в honestiores не был наглухо закрыт для представителей низших социальных слоев и разрешался даже детям либертинов (CJ. XII. 1. 9), хотя, с другой стороны, целому ряду плебейских профессионально-корпоративных категорий было запрещено выслуживаться до любого ранга (CJ. XII. 1. 6). К рангу имперской элиты безусловно должны быть отнесены магистры войск как носители делегированной им доли публичной власти и как входящие в консисторий прямые соучастники государственной власти. Вопрос лишь в том, были ли они исполнителями в своей, военной, сфере управления или навязывали свою волю императору при принятии тех политических решений, которые прямо к их компетенции не относились. Доминировали они или нет в имперской элите и какие средства позволяли им делать это; стали ли они стабильным социальным слоем вследствие того, что поколение за поколением наследственно утвердили за собой свое функциональное положение в политической системе? Тем самым мы вновь возвращаемся к затронутым А. Демандтом характеристикам позднеантичной военной знати.

И последнее: считаем своим приятным долгом выразить благодарность администрации Немецкой Академической Службе Обмена, стипендиатом которой автор был в 1987–1988 гг., за возможность работать в библиотеках западногерманских университетов, что существенно содействовало созданию книги. Мы благодарны за критику, советы и великодушную помощь с материалами, немаловажную для нас в условиях работы в провинциальном университете, зарубежным коллегам: Ю. Дайнингеру, Д. Хоффманну, П. Херрманну, А. Камбилису (Гамбург), Г. Вирту (Бонн), А. Демандту, М. Клауссу (Западный Берлин), X. Хайнену (Трир), П. Кнайслу (Ольденбург), А. Липпольду (Регенсбург), Ф. Пашу (Женева), Ф. Тиннефельду (Мюнхен), Ф. Кольбу (Тюбинген). Наша особая благодарность Г. Л. Курбатову (Ленинград) и А. С. Козлову (Свердловск), чьи замечания как при прочтении отдельных разделов, так и рукописи в целом во многом содействовали улучшению монографии.

ГЕНЕЗИС ПОЗДНЕАНТИЧНОЙ ВОЕННОЙ ЗНАТИ

Зарождение и оформление военной знати позднеантичного типа — результат длительного процесса трансформации армейских командных институтов эпохи принципата в течение кризиса III в., первой и второй тетрархии, реформ Константина I. Необходимость структурной ломки прежних институтов командования неоднократно выявлялась уже в ходе крупных кампаний I и II вв., демонстрировавших серьезное противоречие между потребностями новой постоянной армии, созданной реформами Августа, в офицерах-профессионалах высшего звена и установками принципата на превращение командования легионами в ступень сословно зарезервированного за сенаторами cursus honorum. В этом смысле реформы Августа остались незавершенными, а военная организация принципата в установленной им форме нормально функционировала лишь в мирные периоды. Сложившийся еще в период кризиса Республики персональный характер связи императора с армией в эпоху ранней Империи, исключал формирование устойчивых групп высшего профессионального офицерства. Императоры опасались мятежей не только со стороны легатов легионов, но даже (как показал пример Германика) со стороны своих родственников. Однако принципат довольно рано нашел средства, при помощи которых ему удалось снимать противоречия между потребностями профессионального военно-стратегического руководства, страхом перед возможной узурпацией со стороны удачливых полководцев знатного происхождения и необходимостью поддержания политического диалога с сенаторской аристократией. Провозгласив себя “восстановленной республикой”, принципат уже при Августе пошел по пути создания имперской служилой аристократии, включая в нее всадничество и старую сенаторскую знать. Хотя всадничество, как показали новые исследования, не противопоставлялось в рамках служилой знати старой сенаторской аристократии[63], уже начиная с Августа и вплоть до конца северовской династии сложилась практика, согласно которой наиболее крупные провинциальные легатства предоставлялись членам сенаторского сословия. Несмотря на то, что в мотивах, стимулирующих службу сенаторов принцепсу и империи, остается еще немало неясного[64], очевиден тем не менее факт стремления ноблированной знати к формально республиканским почестям, которые принципат обусловил уже имперским по сути cursus honorum.

Частью сенаторских карьер уже при Августе стали и старшие офицерские, немагистратские по характеру, должности в легионах — tribunus laticlavius и legatus Augusti legionis. Пребывание на этих должностях было кратковременным: молодые сенаторы как бы проходили военную стажировку, приобретая опыт и своего рода служебный ценз для продолжения cursus honorum, состоящего из чередовавшихся армейских должностей и гражданских магистратур. Это было необходимо и потому, что провинциальные легаты одновременно являлись командующими расквартированными на территориях подведомственных им провинций легионов. Легаты преторских провинций, в которых дислоцировался один легион, автоматически совмещали должность легата легиона; в провинциях консульского ранга с двумя и более (но до пяти) легионами наместники осуществляли уже общее руководство войсками, легаты же легионов считались их заместителями и подчиненными[65]. Политическая значимость провинциальных наместничеств прямо зависела от количества легионов и, соответственно, стратегической ситуации в регионе, что, с одной стороны, превращало двух– и трех-легионные провинции в венец сенаторской магистратской карьеры, с другой — именно после такого легатства чаще всего предоставлялась одна из высших античных почестей — триумф. Подмечено, что “в сорока двух засвидетельствованных награждениях триумфальными почестями сенаторам за военные достижения от Августа до Адриана двенадцать были предоставлены людям старых знатных фамилий; главным образом в течение первых пятидесяти лет периода”[66]. Эта пропорция отражает с одной стороны, довольно тесное партнерство между принципатом и ноблированной аристократией при Юлиях Клавдиях, с другой — фиксирует процесс активного