Берлинский дневник, 1940–1945 - Мария Илларионовна Васильчикова

Среда, 17 апреля. Ходила за пасхальными покупками и купила для Джорджи красочный галстук — без талонов.

Познакомилась с Хассо фон Эцдорфом[84], который считается очень умным и надежным человеком. Мне он показался очень уж формальным; но пруссакам требуется время, чтобы заговорить «по душам». Он занимает должность представителя АА при Генеральном штабе.

Будучи тяжело раненным в годы Первой мировой войны, д-р Хассо фон Эцдорф поступил на дипломатическую службу своей страны в 1928 г. и работал сперва в Токио, а затем в Риме. Когда Мисси с ним познакомилась, он, в чине советника посольства, состоял при начальнике Генерального штаба Сухопутных сил, генерал-полковнике Франце Гальдере, который был противником агрессивных планов Гитлера. Имея тесные контакты со многими высшими немецкими военачальниками, делившими опасения Гальдера, Эцдорф тщетно пытался их убедить в необходимости активно выступить против Гитлера. Но примиренческая политика, проводимая западными странами перед началом войны, и военные успехи вермахта, когда она разразилась, свели на нет все его попытки[85].

Вербное воскресенье, 20 апреля. Сегодня мы отправились с полуофициальным визитом к Кире[86], супруге принца Луи Фердинанда Прусского[87]. Он старший сын бывшего кронпринца, а она вторая дочь великого князя Кирилла Владимировича[88], одного из немногих уцелевших членов семьи Романовых, который теперь является главой Российского Императорского дома. У них двое маленьких детей.

Понедельник, 22 апреля. У Мамá тромбоз ноги. Это очень тревожно. Мы довольно усердно постимся. Наша православная церковь разрешает нам этого не делать в военное время из-за всеобщего недоедания. Но мы едим все равно мало, ибо стремимся сэкономить возможно большее число талонов.

Вторник, 23 апреля. Церковь.

Среда, 24 апреля. Церковь.

Четверг, 25 апреля. Сегодня вечером в церкви традиционное чтение «Двенадцати Евангелий»[89].

Пятница, 26 апреля. Мы так добросовестно постимся, что совсем оголодали.

Суббота, 27 апреля. Оба наши бюро отпустили нас исповедоваться и причаститься. Литургия продолжалась до 2 часов пополудни. Заутреня в большом русском соборе вызвала такое стечение народа, что нас буквально выперли на улицу. Затем мы догнали группу друзей у Дики Эльца[90] и остались там до 5 утра. Мы давно уже не выезжали.

У австрийских братьев Эльц имения в Югославии[91]. Дики единственный из них, который еще не забран в армию.

Воскресенье, 28 апреля. Русская Пасха. Мы поехали в Потсдам и наткнулись на отца Бурхарда Прусского[92], князя Оскара[93], одного из сыновей бывшего кайзера — пожилого господина в великолепном красно-золотом мундире.

Нам удалось сделать настоящую русскую пасху, чем мы очень гордимся, ведь продукты для нее так трудно достать. Вкусно было необыкновенно.

Практическое исчезновение с началом войны многих предметов первой необходимости имело у нас в министерстве комические последствия: наше начальство уже некоторое время жалуется на необъяснимый гигантский рост потребления туалетной бумаги. Сначала они предположили, что сотрудники страдают какой-то новой формой массового поноса, но шли недели, а поборы с туалетов не прекращались, и тогда они наконец сообразили, что все попросту отрывают вдесятеро больше, чем необходимо, и тащат к себе домой. Теперь издано распоряжение: все сотрудники обязаны являться на центральный раздаточный пункт, где им торжественно выдают ровно столько, сколько сочтено достаточно для их однодневных нужд!

Четверг, З мая. Чемберлен объявил, что британцы оставляют Норвегию[94]. Здесь это неожиданное отступление всех поразило. Многие немцы все еще втайне восхищаются англичанами.

Суббота, 4 мая. Пошла на большой дипломатический прием. Сотрудники Министерства иностранных дел обязаны теперь носить нелепую форму: темно-синюю с широким белым поясом. Был большой буфет, но никто не осмеливался подойти к нему со сколько-нибудь заметной стремительностью.

У нас в ДД работает странный человек. Его зовут Илион[95]. Он разгуливает в лохмотьях, носит толстые очки, имеет американский паспорт, родился в Финляндии, а бóльшую часть жизни провел в Тибете, где был близок к далай-ламе и, как он хвастается, никогда не мылся. Хотя жалованье у него вполне приличное, не моется он и сейчас, что для нас, окружающих, не слишком приятно. Время от време-ни он обучает нас с Катей Клейнмихель коротким фразам по-тибетски.

Вторник, 7 мая. Только что прочла секретное сообщение: Молотов попросил правительство Германии не оказывать поддержки Русской церкви в Берлине, так как ее руководители враждебно относятся к Советам!

Ужин был довольно бестолковый: булочки, простокваша, подогретый чай и джем. Простокваша продается без карточек, и когда мы питаемся дома, она составляет наше главное блюдо, иногда дополняемое сваренной на воде овсяной кашей. Нам позволена примерно одна банка джема в месяц на человека; а так как и масла тоже очень мало, этого хватает ненадолго. Татьяна предлагает вешать над кухонным столом надписи: «завтрак», «обед» и «ужин», в соответствии с временем суток, поскольку меню в общем и целом не меняется. Я подружилась с голландским молочником, который время от времени придерживал для меня бутылку молока, оставшуюся от запаса для «будущих матерей». К сожалению, теперь он возвращается к себе в Голландию. Иногда я просто прихожу в отчаяние: после работы приходится выстаивать очередь за каким-нибудь кусочком сыра в палец толщиной. Но люди в магазинах по-прежнему дружелюбны и еще воспринимают все это с улыбкой.

Четверг, 9 мая. Работала допоздна, а затем пошла с одним знакомым, г-ном фон Пфулем (которого мы все называем Ц.-Ц.)[96], к Аге Фюрстенберг. У нее была вечеринка в честь красавицы Нини де Вит[97], жены голландского посла.

Пятница, 10 мая. Германия вступила в Бельгию и Голландию. А лишь вчера на вечеринке Нини де Вит держа-лась так, словно она ничего не знала! Я позвонила Татьяне из министерства, и мы решили вместе пообедать и все обсудить. Новость ошеломляет, так как она означает конец «странной войны». Немцы бомбили Антверпен, а союзники — Фрайбург-им-Брайсгау.

После войны выяснилось, что в действительности Фрайбург-им-Брайсгау бомбили не союзники, а люфтваффе, перепутавшие его с французским городом на другом берегу Рейна.

Гитлер никогда не верил, что Франция и особенно Англия станут воевать за Польшу. Месяцы «странной войны» (так союзники назвали относительно бедную событиями первую зиму на Западном фронте), отсутствие сколько-нибудь ясных заявлений о военных целях союзников (что объяснялось франко-британскими разногласиями по поводу того, что делать дальше), неоправданные надежды в широких кругах немецкого населения (которое и так никогда не хотело войны) — все это породило в Германии иллюзию (заметную и у Мисси), что, пока не пролито слишком много крови, мир