Люди на карте. Россия: от края до крайности - Владимир Дмитриевич Севриновский

коем случае не приоритетная научная тема заповедника, – утверждает Александр Липкович, заместитель директора заповедника «Ростовский». – Совпадение интересов заповедника и специалистов по изучению поведения и демографии лошадей возможно

до тех пор, пока не ставится под угрозу выполнение заповедником тех задач, ради которых он был создан. В случае конфликта интересов приоритет должен быть отдан стратегическим задачам заповедного дела.

Главная цель заповедника – сохранение редких видов растений. Большой табун их вытаптывает. Стало быть, рассуждают геоботаники, «лишних» лошадей надо устранять. Да и самим копытным это будет на пользу, ведь стоило им раньше расплодиться сверх меры, вмешивалась сама природа. Горькая ирония в том, что степи существуют благодаря копытным. Когда животные исчезают, их роль порой невольно берет на себя человек. Перелетные птицы, отдыхавшие на вытоптанных бизонами полянах, впоследствии облюбовали пашни. А когда в девяностые годы колхозы развалились и поля заросли, пернатым пришлось нелегко – лисе в траве проще подкрадываться к добыче.

– Крупные копытные не дают степи зарастать кустарником и вытаптывают ветошь, – рассказывает Наталья Николаевна. – Если их убрать, начинаются пожары. Часто слышишь: «Степь – это так красиво! Едешь – и кругом поля, поля, поля…» Но поля и степь – это разные вещи. Настоящих степей осталось мало. Как и диких степных копытных. На острове нет полночленных природных сообществ. Сами по себе они не восстанавливаются. Значит, надо вмешиваться. Но как? Наши знания ограничены, мы не понимаем долгосрочных последствий и ведем себя, как слон в посудной лавке. Бросаемся за одной тарелочкой, а остальные падают.

После долгих споров ученые договорились удерживать численность мустангов в промежутке от ста до двухсот голов. От массовой гибели их спасут, но и огромным, как в середине двухтысячных, табуну уже не быть. Иппологи борются за то, чтобы лошадей отлавливали гуманно и избирательно. Дело не только в эмоциях – под угрозой исследования.

– Лошади Маныча – единственная в России устойчивая популяция, которой более тридцати лет, – подытоживает Наталья Спасская. – У нее естественная структура. Похожие группы есть в Северной Америке и Аргентине, больше всего их в Новой Зеландии и Австралии. Там они превратились в национальную проблему. В других местах, даже на Шетлендских островах и в знаменитом Камарге, жизнь лошадей регулирует человек. Это – табунное коневодство. Люди отбирают жеребцов, формируют косяки, ведут селекцию. Холостяков там практически нет. У каждого коня есть хозяин. Взглянув на группу лошадей, сразу понимаешь, участвует ли человек в их жизни. На Водном структура табуна абсолютно натуральная. Отсутствие страха перед человеком тоже естественно, когда лошади к нему привыкли и не видят угрозы. Но инициатива должна исходить от них. Если будете навязчивым, они уйдут. А если лошадей постреливают, они и на сотню метров не подпустят.

Коней на острове «регулируют» уже несколько лет. Они больше не подходят к гостям сразу, не трогают незнакомцев копытами – доверие надо заслужить. На это уходят часы, а порой и дни. Но даже самые беспечные лошади ведут себя с опаской на водопое возле артезианской скважины, давшей название острову. Там их «избыточных» собратьев раз в один-два года ловят егеря. Хватают всех, бессистемно, не разбирая возраста и пола. Поймали и маленького жеребенка Морозко, несостоявшуюся звезду интернета. Судьбу плененных лошадей в заповеднике деликатно обходят молчанием, но догадаться о ней несложно. Когда спохватились, девочку с белой кривой проточиной на носу было уже не вернуть. Исполняющей обязанности Морозко назначили вторую кобылу, родившуюся той зимой. Мохнатая, с округлыми ушами без острых кончиков, она похожа на медвежонка. Журналисты, которых изредка возят на остров, пишут о ней трогательные истории. Кобыла Морозко привыкла к людям и спокойно позволяет общаться со своим жеребенком. Гладить этого малыша по длинной изящной ножке – большое счастье, но к нему подмешивается крохотная, почти неразличимая нотка предательства. Вдруг из-за меня он будет доверять двуногим немного больше, чем следует, и заплатит за это жизнью?

Полдень. Над островом колышется марево. Из травы высовывает морду крохотная гадюка. Жеребята дремлют, а родители стоят вокруг, как часовые.

– Куда прешь? Куда, сука старая?

На другом берегу пастух подгоняет кобылу. Крики и звук ударов легко перелетают через узкую полоску воды.

Лебеди

Рюкзак с теплой одеждой оттягивал плечи. Бахилы и шапка с трудом помещались в карманах ветровки. Помахивая лыжными палками, я шел по раскаленной дороге, дрожащей от марева. Кругом расстилалась степь – сухая земля, покрытая пучками травы. Изнемогая от жары, я приближался к цели – знаменитому на весь мир конезаводу N.

Дорога проходила через поселок. Крепкие казацкие дома белели на солнце. Громко кричали подростки, гоняющиеся за мячом. На них молча смотрел кряжистый дед с окладистой седой бородой. Словно сошедший со старинных черно-белых снимков, он неподвижно сидел на завалинке. Застывший, спокойный – будто провел здесь не одну сотню лет, и ни революции, ни войны не могли поколебать его.

Но вот и ворота в лошадиное царство – об этом красноречиво говорит вплавленный в решетку металлический силуэт коня. Кирпичные казенные здания, а за ними, в тени деревьев, первые левады. В ближайшей резвится соловый конь. Кося на меня умным глазом, он грациозно пробегает рысью вдоль ограды. Красавец высоко поднимает ноги, копыта еле касаются земли. Кажется, жеребец не бежит, а неторопливо летит, любуясь собственным изяществом. Впоследствии я узнал, что он был пробником. Едва ли найдутся лошади, чья участь более печальна и унизительна. Пробников используют, чтобы проверить, готова ли кобыла в течке принять жеребца. Как только он разгорячит ее и лошадь отведет хвост, готовясь быть покрытой, беднягу отгоняют прочь, и его место занимает породистый конь, жирный и могучий, которому некогда тратить время на глупые ухаживания.

У здания правления, совмещенного с заброшенным манежем, величественный начкон давал интервью молоденькой журналистке. Вокруг суетился оператор. Заметив меня, они удивленно замолчали. Воспользовавшись паузой, я представился и сказал, что хочу пожить немного на конезаводе, знакомясь с его жизнью и упражняясь в верховой езде.

– А почему вы так странно… – наконец, выдавила из себя журналистка.

Пришлось объяснить, что я лишь сегодня вернулся с Эльбруса.

– И что, взошел? До самой вершины? – недоверчиво спросил начкон.

Я кивнул.

– Петр Саввич! Возьмите его, пожалуйста! – радостно запрыгала девушка.

Жесткие губы начкона тронула улыбка:

– Взошедшему на Эльбрус я просто не могу отказать. Часто ездишь на лошадях?

– Два раза в неделю.

– Мало, нужно заниматься каждый день. Ну ничего, завтра дашь расписку, что мы не несем за тебя ответственности, и садись на лошадь. А сегодня я занят…

И он покосился на журналистку с оператором.

Выделенная