Украина против Донбасса. Война идентичностей - Евгений Вадимович Рябинин

– Что Вами двигало в тот момент, когда Вы приняли решение о поездке?

– На самом деле это уже образ жизни, формат существования. Я знаю, что такое быть нужной и полезной, что такое заботиться о других. Я – человек церковный, я понимаю, что значит помогать ближнему и страждущему, что значит быть сестрой милосердия.

– Но ведь не все поехали на Донбасс. Вы могли остаться и продолжать жить комфортной жизнью?

– Да, и можно было бы продолжать смотреть мультики и кушать бургеры в Макдоналдсе, но дело в том, что и все «макдоналдсы» съедены и все мультики просмотрены, а в стране война, поэтому мы все оставляем и идем помогать стране, все остальное потом. Я решила помочь людям на Донбассе, поскольку я обладаю определённым опытом, знаниями, умениями, и я поняла, что смогу помочь тем, кто нуждается в моей помощи. Я, кстати, хотела сначала в какой-нибудь госпиталь попасть, чтобы помогать раненым, но меня не взяли, вот удалось применить свой опыт в Мариуполе, так Господь управил. Мы из бесстрашных (смеется), поэтому и находимся там, где мы больше нужны.

– Когда Вы заезжали в Мариуполь, какие были первые впечатления?

– Я не могу сказать, что я видела что-то такое, чего я никогда в жизни не видела. Конечно, вид человеческих страданий – это ужасно, но с чем мы действительно столкнулись с таким очень тяжелым – это то, что не было воды питьевой или что ее продавали отравленной. Несколько людей отравились, и я в том числе, меня еле откачали. Литр стоил то ли шесть рублей, то ли четыре, люди отдавали последние свои копеечки.

– Ее специально продавали отравленной?

– Нет, не в этом дело. Проблема была в том, что люди не знали, что продают отравленную воду. Военный и МЧС привозили воду из других регионов, и она была проверенной, а в округе Мариуполя люди сами брали ее из водоемов, источников каких-то, очищали каким-то кустарным способом и продавали. Но в водоемах, реках было много трупов, таким образом вода и была непригодна для использования. Люди пренебрегали правилами, поскольку очень хотелось пить, лето в Мариуполе очень жаркое, температура может достигать 33–35 градусов. В этот момент и теряешь бдительность.

– Какие были условия работы?

– Мы работали в городской больнице на 17-м микрорайоне, это восьмиэтажное здание. Понятно, что не было электричества и не работал лифт, поэтому приходилось носить пациентов на себе, но это мужчин касалось. Не хватало врачей, из-под завалов доставали очень много раненых, и просто физически не хватало рук, чтобы помочь людям. Многие были с хроническими заболеваниями, кто-то с сопутствующими, у кого-то шло разложение тканей, кого-то уже черви на живую ели. Мы работали в отделении гнойной хирургии, потихоньку как-то облагораживали больницу, но функционировало только четыре этажа из восьми.

– То есть Вы работали в условиях, близких к полевым?

– Мне кажется, что наш вклад переоценивается. Я бы отметила тех, кто был там с самого начала и прошел через все эти ужасы военных действий: те же медсестры, которые спасали людей, обрабатывали раны; хирурги, которые пришивали руки-ноги. Мне рассказали такую историю: пришел в больницу боец и принес свою оторванную руку, вот просто принес руку в руке и сказал хирургу, чтобы ее пришили, т. е. он был в таком состоянии шока. Пришили, все прижилось. Вот эти хирурги, медперсонал, который выдержал это все в самый сложный момент, они и есть настоящие герои. Они не сломались, они живучие, они за жизнь. Если мы можем расклеиться, то они могут тебя настроить на определенный лад, спасти тебя психологически, они созданы из стали. Там все люди такие. У одной из сотрудниц пострадала дочка четырнадцати лет. Ее приходила навещать подруга, которая не видела всей этой ситуации, поскольку в самом начале им удалось выехать – нужно было маленьких детей спасать. Но когда закончились боевые действия, они сразу же вернулись. И когда она вернулась, она была в шоке, поскольку не понимала, что вообще происходит, поскольку все было разрушено. И когда девочка поправилась, она пришла со своей подругой ко мне на костыликах и сказала, что хочет помогать. Мы ходили, стригли пациентов, мыли, обрабатывали раны, меняли памперсы. И они ходили за мной и помогали, как могли. Они мне пироги готовили, макароны.

– С какими проблемами обращались жители кроме ранений?

– Очень много случаев пневмонии, поскольку все спали на полу, укрываться было нечем, отопления ведь не было, зима к тому же немного затянулась. Много людей приходило покусанными собаками. Когда люди уезжали, они выпускали своих собак, которые потом собирались в стаи и нападали на людей, поскольку одичали и просто их никто не кормил. Очень много собак и кусали людей.

– На войне, конечно, мало приятных моментов может быть, но и без них не обходится.

– Поражали человеческие качества, отношения. Очень много было случаев, когда люди приходили в больницу и искали своих соседей, так их сплотила эта ситуация. Команда была у нас хорошая, хирурги, неврологи, ребята были из разных регионов России. Да, батюшка вспоминается, который служит в храме возле больницы, он был очень активным, на него можно было положиться в любом вопросе. Службу служил, нам помогал, Человек с большой буквы.

– Что поразило больше всего в негативном плане?

– Я никому этого раньше не рассказывала: я закончила свои обязанности дневные и попросила разрешения пробежаться до одного отделения. Я уже говорила, что из восьми этажей только четыре функционировало, а на других этажах и в подвалах жили люди, которым вообще некуда было идти. Некоторые этажи представляли собой просто черную зону, потому что туда вообще никто не ходил. Я прошлась по одному из таких этажей и нашла там женщину, она лежала одна в палате, и ее в буквальном смысле слова ели вши и блохи. Она была в каких-то лохмотьях, в полном истощении, была похожа на узника из Бухенвальда. По состоянию ее тела я поняла, что это была онкология. Когда я подошла к ней, она разговаривала со мной абсолютно ровно, смиренно. Это было ужасно, потому что изнутри ее пожирал рак, снаружи ее пожирало непонятно что. Я надела специальную одежду, чтобы ничего не подцепить, я ее почистила, помыла и сказала, что на следующий день навещу ее. Но