Письма из Египта - Люси Дафф Гордон

ли такой, как я, обрести спасение и прощение Бога? Я не боюсь». И Кади дал ему посох из полированного дерева, который он держал в руке, и сказал: «Кто знает милость Бога и его правосудие, кроме самого Бога? Возьми этот посох и воткни его в песок рядом с гробницей, где ты согрешил, и оставь его там на ночь, а на следующее утро приди и расскажи мне, что ты найдёшь, и да простит тебя Господь, ибо велик твой грех».

И человек пошёл и сделал так, как велел Кади, и снова пошёл на рассвете, и увидел, что посох пророс и покрылся листьями и плодами. И он вернулся и рассказал Кади о том, что произошло, и Кади ответил: «Хвала Господу, милосердному, сострадательному».

29 апреля 1865 года: миссис Остин

Миссис Остин.

Луксор,

29 апреля 1865 года.

Дорогая Муттер,

С тех пор, как я в последний раз писал вам, я получил коробку с довольно свежим сыром (и он очень вкусный) и другие вещи. Ничто не вызвало у меня такой радости, как ваша фотография деревенского туалета. Какой он зелёный, свежий и опрятный! Я много раз произносил «Маш-Аллах» над бейт-эль-феллахин (крестьянским домом) в Англии. Особенно удивительны перила. Я также узнал от Джанет, что Росс купил мне лодку за 200 фунтов, которая должна доставить четырёх его агентов в Асуан, а затем вернуться за мной. Так что все мои дела улажены, и, иншаллах! я отправлюсь в путь через три-четыре недели.

Погода снова довольно прохладная и свежая, но ветры очень сильные, и пыль сыплется на нас, как вода с пересохшей земли, а также с горы Гум. Это ужасно неудобно, но моё здоровье снова в порядке — несмотря ни на что.

Бизнес Хакима развивается быстрыми темпами. Думаю, в среднем я болею по четыре раза в день. Иногда по дюжине. Целый цыганский табор — отличные посетители — бедняги приносят всевозможные подарки, какие только душе угодно, но они не выносят, когда им отказывают. Они поражены, услышав, что люди их крови живут в Англии и что я знал многие из их обычаев, которые здесь такие же.

Куршид-ага приехал попрощаться перед назначением в Кене. Он был в Гау и видел, как Фадиль-паша заставил солдат по десять человек за раз укладывать на спины по 60 человек и рубить их топорами первопроходцев. Он оценил число убитых — мужчин, женщин и детей — в 1600 человек, но Мунье говорит, что их было более 2000. Шейх Хассан был полностью согласен с Куршидом, только араб был полон ужаса, а черкес — ликования. Его речь была в точности такой, как мы все когда-то слышали о «Панди», и он выглядел, говорил и смеялся так, как подобает прекрасному молодому английскому солдату, что мне стало стыдно называть его келбом (собакой), и я вместо этого назвал так Фадиля-пашу. Я также должен сказать от имени своих соотечественников, что у них была провокация, а здесь её не было. Бедняга Хаджи Султан лежит в цепях в Кене. Один из лучших и добрейших людей! Я должен пойти и передать ему тайные послания и деньги от некоторых религиозных деятелей, чтобы подкупить мудира. Шурафа, которые попросили меня об этом, родом из другого места, как и некоторые Абу-ль-Хаджаджи. Один очень уважаемый шериф из Нижнего Египта сказал мне на днях: «Ты знаешь, мусульманин я или нет. Что ж, я молю Всевышнего послать нам европейцев, чтобы они управляли нами и избавили нас от этих нечестивых людей». Мы все сидели после похорон одного из шурафов, и я сидел между шейфом из Луксора и имамом — и это было сказано перед тридцатью или сорока мужчинами, все они были шурафами. Никто не сказал «нет», и многие громко согласились.

Шейх попросил меня одолжить ему Новый Завет, это был красивый экземпляр, и когда он восхитился им, я сказал: «От меня тебе, о мой господин Шейх, напиши в нём, как мы пишем в память о друге, — дар назореев, которые любят мусульман». Старик поцеловал книгу и сказал: «Я напишу ещё — мусульманину, который любит всех таких христиан». После этого старый шейх Абу Али отвёл меня в сторону и попросил отправиться с посланием к Хаджи Султану, потому что, если кто-то из них возьмёт деньги, их отберут, и человеку от этого не будет никакой пользы.

Теперь солдаты будут расквартированы в Саиде — новая напасть, худшая, чем все остальные. Разве кавассы и так не грабят бедных? Они устанавливают свои цены на рынке и берут сакку в качестве единственной платы. Что будут делать солдаты? Налоги незаконно взимаются с земель, которые являются шераги, т. е. полностью не орошаются последним разливом Нила и поэтому освобождены по закону от налогов, а люди доведены до отчаяния. Я уверен, что будут и другие неприятности, как только появится какой-нибудь другой демагог вроде Ахмета-и-Тайиба, который будет подстрекать народ, и теперь каждый араб ему сочувствует. Джанет написала мне каирскую версию событий, приготовленную для европейского вкуса, — и она чудовищна. Паша обвиняет какого-то арабского шейха в том, что он отправился из Верхнего Египта в Индию, чтобы поднять мятеж против нас! Почему бы не сговориться в Париже или Лондоне? Это слишком по-детски — говорить о том, что бедный араб Саиди отправляется в страну, языка и обычаев которой он совершенно не знает, чтобы плести заговоры против людей, которые никогда ему не причиняли вреда. Вы можете себе представить, как мы с Юсуфом говорим обо всём этом между собой. Он убеждал меня изо всех сил стараться, чтобы мой муж стал здесь генеральным консулом, — при условии, что он будет чувствовать то же, что и я. Я сказала, что мой господин не молод, и для справедливого человека пребывание в таком месте было бы мученичеством. — Воистину, ты сказал это, но мы, арабы, хотим мученика. Разве награда тому, кто ежедневно терпит невзгоды ради своих братьев, не будет равна награде тому, кто умирает в битве за веру? Если бы ты был мужчиной, я бы сказал тебе: возьми на себя труд и горе, и твоё собственное сердце отплатит тебе. Он тоже сказал, как старый шейх: «Я молюсь только о том, чтобы нами правили европейцы — сейчас феллахам действительно хуже, чем рабам». Мне надоело рассказывать о ежедневных притеснениях и грабежах. Если у человека есть овца, мудир приходит и съедает её, если есть дерево, оно идёт на кухню назира. Мой бедный сакка