Названный Лжедмитрием - Сергей Эдуардович Цветков

возложил на нее венец, некрещеную ввел в церковь и причастил! Раздал казну русскую польским людям, и нас всех отдает им в неволю. И теперь они уже делают, что хотят: грабят нас, ругаются над нами, насилуют нас, святыни оскверняют… Собираются за городом с оружием, будто на потеху, а на самом деле затем, чтобы нас, бояр и думных людей извести, забрать в свои руки столицу; а потом придет из Польши большое войско, и поработит нас, и станут поляки искоренять веру и разорять церкви Божии. Если мы теперь же не срубим дурного дерева, то оно скоро вырастет под небеса, и все Московское государство пропадет окончательно! И тогда наши малые детки в колыбели станут вопить и плакать и жаловаться Богу на отцов своих, что они во время не отвратили неминуемой беды. Либо нам погубить злодея с польскими людьми, либо самим пропадать. Теперь, пока их еще немного, и они помещены далеко одни от других, пьянствуют и бесчинствуют беспечно, нам удобно собраться в одну ночь и выгубить их, так что они не спохватятся на свою защиту.

Собравшиеся, стрелецкие сотники и купцы, раздумывали недолго.

– Мы согласны! – зашумели они. – Мы присягаем вместе жить и умирать! Будем тебе, князь Василий Иванович, и вам, бояре, послушны; одномышленно спасем Москву от безбожных еретиков. Назначь нам день, когда дело делать!

Шуйский поднял руку:

– Я для спасения веры православной готов принять над вами начальство. Ступайте и подберите людей, чтобы были готовы к назначенному сроку. Ночью с пятницы на субботу пусть отметят дома, где стоят поляки… Рано утром в субботу, как раздастся набатный звон, пускай все бегут и кричат, что поляки хотят убить царя и думных людей, а Москву взять в свою волю; и так, по всем улицам чтоб кричали. Народ услышит, бросится на поляков, а мы тем временем, как будто спасая царя, бросимся в Кремль и прикончим его там. Если не удастся и мы пострадаем, то купим себе венец небесный и жизнь вечную, а коли победим, то вера христианская будет спасена вовеки.

В заключение князь надавал различных обещаний: боярам сулил передать в управление города, дворянам – отдать доходные места, купцам – предоставить торговые льготы.

Итак, план Шуйского целиком строился на обмане: князь обманывал как царя, усыпляя его бдительность, так и москвичей, возводя напраслину на Дмитрия. Он хотел воспользоваться народным возмущением против поляков, чтобы под шумок убрать Дмитрия и очистить трон для себя.

Наутро заговорщики в людных местах города – на сходках и рынках – вербовали сообщников и возмущали народ. В это время из Кремля вывезли большие пушки. Их катили за Сретенские ворота, где множество рабочих насыпали вал и возводили сруб: Дмитрий хотел порадовать гостей и москвичей зрелищем взятия потешной крепости. Но агенты Шуйского сейчас же представили происходящее в другом свете.

– Смотрите, – говорили они горожанам, – что затевают эти нехристи! Это они собираются извести всех бояр и московских людей, которые сойдутся на их проклятые игрища: одних перебьют, других повяжут; и дворян, и дьяков, и купцов, и всех лучших людей возьмут и отведут к королю в Польшу, а потом придет сюда большое королевское войско и покорит нас, и станут искоренять истинную православную веру и вводить еретическую – скверную и проклятую веру латинскую и люторскую, на погибель душ христианских. Запасайтесь, братцы, оружием, чтоб не даться в руки неверных.

Другие прямо хулили царя:

– Разве не видно, что он еретик: повенчался с еретичкой-полячкой и некрещеную причащал; с поляками бражничает, пляшет и обычая нашего не держится, в платье польском ходит. Он с ними заодно; его поляки сюда прислали, чтоб веру нашу истинную искоренить и нас в польскую неволю отдать!

Однако большинство москвичей, соглашаясь побить поляков, вовсе не хотело идти против царя. Дмитрий все еще был в глазах народа сыном Ивана Васильевича, законным государем.

***

Вечером в среду, 14 мая, Марина давала бал боярам и боярыням. Она была одета в русское платье и проявляла очаровательную любезность к гостям, многие из которых прониклись к ней искренней симпатией.

Во время танцев в комнату вбежал посыльный от Вишневецких с сообщением о том, что русские собираются напасть на них. Оказалось, что гайдук одного из братьев ударил москвича. На месте происшествия немедленно собралась толпа, которая, узнав, в чем дело, с криком: «Бей Литву!» – двинулась к дому, где квартировались Вишневецкие. Потоптавшись у закрытых ворот, горожане разошлись, однако польские послы и Мнишек были так встревожены случившимся, что послали к царю гонцов предупредить его об опасности. Дмитрий велел посыльным передать полякам его слова:

– Я так укрепил свое государство, что в нем ничто не может случиться против моей воли.

И действительно, в четверг волнение, казалось, утихло. В этот день у католиков был праздник «божьего тела», и поляки спокойно отправились на богослужение. Однако во второй половине дня царю подали челобитную о том, что какой-то шляхтич якобы обесчестил русскую девушку. Дмитрий приказал произвести строгий розыск. Обвиняемого пытали, но он ни в чем не признался; дальнейшее следствие выяснило ложность доноса. Тем не менее москвичи были взбудоражены. Заговорщики еще более распаляли их.

– Поляки бесчинствуют, – говорили они, – и нельзя найти ни суда, ни управы на них: царь их покрывает!

Ответом на эти слова были мрачные взгляды, которыми горожане провожали каждого встреченного поляка.

Ненависть русских стала такой заметной и выражалась столь открыто, что даже немцы-телохранители прислали к своим польским сослуживцам гонца с предупреждением о том, что против них в городе замышляется недоброе. Некоторые москвичи-доброхоты явились с доносами к Басманову. Но когда последний доложил о них Дмитрию, царь отмахнулся:

– Я этого слушать не хочу! Не терплю доносчиков! Я буду наказывать их самих!

Недурные речи для «самозванца», не правда ли? Да и вообще все поведение Дмитрия в последние дни никак не вяжется с укоренившимся представлением о нем, как о самозваном похитителе престола. Напротив, в его словах и поступках видна уверенность в законности своих прав; я бы даже сказал, что он на самом деле чувствовал себя Божиим помазанником и просто не допускал мысли о том, что люди могут отнять у него венец, дарованный свыше.

В ночь с четверга на пятницу ударил такой сильный мороз, что в полях померзли хлеба. Русские люди и иноземцы восприняли это, как дурное предзнаменование. 16 мая обстановка в городе так накалилась, что немецкие капитаны, невзирая на царский запрет, явились во дворец с новым доносом, в котором говорилось, что назавтра в Москве назначено восстание.

Дмитрий был в конюшне – осматривал своих