Голоса из окон: Петербург. Истории о выдающихся людях и домах, в которых они жили - Екатерина Вячеславовна Кубрякова

и проезжих там было мало, и дворники почти не счищали с них снега. <…> После уроков мы отправлялись туда и устраивали форменные сражения: дрались снежками, кулаками, ремнями. Бывало, что участники этих боев возвращались домой с „фонарями“ на скулах и кровоточащими носами. <…>

К директору Бычкову мы, гимназисты, относились с огромным уважением. Уроки его были необыкновенно талантливы и увлекательны, а кроме того он отличался каким-то особым педагогическим тактом: он никогда не повышал голоса, но достаточно было его прямой, строгой фигуре появиться в рекреационном зале, чтобы немедленно прекратились в ней неистовый гомон и драки. Ибо он умел внушить нам к себе не только любовь и уважение, но и страх.

Когда я был в 5-м классе, гимназию купил Я. Гуревич и стал ее директором. Это был почтенный и добрейший человек, прекрасный преподаватель истории, но ни уважения, ни страха внушить нам не смог.

Тем не менее ему удалось несколько дисциплинировать гимназию. Он завел форму установленного образца, стал исключать из гимназии наиболее кутящих и развращенных гимназистов и несколько повысил учебные требования. <…>

Несмотря на то, что гимназия Гуревича… была значительно лучше казенных…все же гимназическая учеба надоела нам до тошноты и день окончания гимназии вспоминаю как один из счастливейших дней моей жизни. <…>…Cправляли окончание гимназии обедом в ресторане, пригласив на это торжество только одного из учителей – нашего любимца Иннокентия Анненского»[249].

Иннокентий Анненский, преподававший латынь и греческий язык, действительно на протяжении многих лет был самым любимым учителем гимназистов. Мягкий и терпеливый, витающий в облаках поэт, он не мог заставить учеников усердно заниматься, однако его доброта и самобытность на протяжении 12 лет делали его главным фаворитом среди учеников: «Через несколько лет после окончания мною гимназии, когда на Парнасе русской поэзии внезапно появился новый поэт, утонченный эстет Иннокентий Анненский, начавший печататься впервые в сорокалетнем возрасте, мне трудно было представить себе, что это тот самый бледнолицый блондин с козлиной бородкой и задумчивыми глазами, наш милый „Инокеша“, как мы его называли»[250]. Анненский проработал здесь при обоих директорах, став для второго, Гуревича, не только ценным кадром, но и хорошим другом.

Первый же, Федор Бычков, был осужден в возрасте 53 лет за развращение трех воспитанников и сослан в Сибирь. За скандальным делом Бычкова следила в то время вся пресса, и даже император Александр II, получавший прошения родственников математика (например, его брата Афанасия, директора Императорской публичной библиотеки) облегчить его участь.

Через 5 лет Бычкову и правда разрешили вернуться в свое имение, но в столице имя его было предано забвению. Тем временем его детище, полностью выкупленное Гуревичем, успешно просуществовало до 1918 года, причем в последнее десятилетие на посту директора Якова Григорьевича сменил его собственный сын, отучившийся здесь же. После революции в здании в разное время располагались завод, школа, жилые квартиры, фильмотека, офисы.

Список источников

1. Варунц В. П. Переписка с русскими корреспондентами: материалы к биографии (Т. 1) // Композитор, 1998.

2. Весь Петербург на 1913 год.

3. Гумилева А. Забытой повести листы… // Слово, Выпуски 1–4 // Изд-во «Книжная палата», 1990.

4. Дубин А. С., Харитоненко Т. С. Озерной переулок. – Изд. Леушинское подворье, Санкт-Петербург, 2010.

5. Крашенинникова Тамара Яковлевна, Векслер Аркадий Файвишевич. Такая удивительная Лиговка // Центрполиграф, 2013.

6. Оболенский В. А. Моя жизнь. Мои современники. Париж: YMCA-PRESS. 1988.

7. Стравинский И. Ф. Диалоги // Музыка, 1971.

8. Яков Григорьевич Гуревич // Директоры гимназий: // Список лиц, служащих по ведомству Министерства народного просвещения на 1905 год. – СПб.: Сенатская типография, 1905.

Цирк Чинизелли (1877, Кенель)

Фонтанки наб., 3 / Инженерная ул., 12

«Представление в цирке еще не начиналось. Но на Масленице любят веселиться, и потому цирк, особенно в верхних ярусах, был набит посетителями. Изящная публика, по обыкновению, запаздывала. Чаще и чаще, однако, у главного входа показывались господа в пальто и шубах, офицеры и целые семейства с детьми, родственниками и гувернантками. Все эти лица, при входе с улицы в ярко освещенную залу, начинали в первую минуту мигать и прищуриваться; потом оправлялись, проходили – кто направо, кто налево вдоль барьера, и занимали свои места в бенуарах и креслах.

Оркестр гремел в то же время всеми своими трубами. Многие, бравшие билеты у кассы, суетились, думая уже, что началось представление. Но круглая арена, залитая светом с боков и сверху, гладко выглаженная граблями, была еще пуста.

Вскоре бенуары, над ковровым обводом барьера, представили почти сплошную пеструю массу разнообразной публики. Яркие туалеты местами били в глаза. Но главную часть зрителей на первом плане составляли дети. Точно цветник рассыпался вокруг барьера. <…>

Неожиданно оркестр заиграл учащенным темпом. Занавес у входа в конюшню раздвинулся и пропустил человек двадцать, одетых в красные ливреи, обшитые галуном; все они были в ботфортах, волосы на их головах были круто завиты и лоснились от помады.

Сверху донизу цирка прошел одобрительный говор.

Представление началось»[251].

Набережная реки Фонтанки, 3 / Инженерная улица, 12

Таким был цирк Гаэтано Чинизелли в расцвете своей славы – его любили посещать поэт Александр Блок, писатели Александр Куприн (друживший с семьей владельца и посвятивший цирку не один рассказ) и Дмитрий Григорович (описавший волнительное начало представления в «Гуттаперчевом мальчике») и даже царская семья (за роскошное устройство царской ложи Гаэтано был подарен бриллиантовый перстень).

Гаэтано был знаменит своей итальянской открытостью и щедростью. На свои деньги он построил Манежный сквер, чтобы компенсировать то, что здание цирка закрывает фасад Михайловского замка, согласился на огромный налог со сборов в пользу дирекции казенных театров и даже, сам будучи наездником, пытался продвинуть закон, приравнивающий цирковых лошадей к артистам с соответствующим размером пайка.

60-летний Гаэтано, всю жизнь проведший среди лошадей, тонко чувствующий их и до последних дней работавший наездником и дрессировщиком, передал любовь к этим животным всей своей семье. Жена Вильгельмина, трое сыновей и три дочери – все, как и отец, были наездниками и работали в цирке: «Семейство г-на Чинизелли и его три сына выводят дрессированных лошадей с редким искусством, как и три дочери на лошадях высшей школы, с изяществом и грацией…»[252]

Пышно украсив впечатляющие интерьеры здания малиновым трипом, скульптурами муз, огромными люстарами, золотом и куполом, обтянутым холстом с собственным изображением верхом на коне, хозяин цирка не забыл и о комфорте обожаемых им животных – конюшни при цирке представляли собой невиданное зрелище. В благоухавшее духами, украшенное фонтанами, аквариумами