Жизнь и война генерала Василия Рязанова. Книга 3 - Василий Васильевич Рязанов

с бантиками. Вскоре вышел приказ не заходить в дома. Были случаи, когда остававшиеся там немцы открывали огонь по нашим солдатам. Запомнилась мрачная картина, увиденная в одном доме. Старик со старухой, видимо, не могли уйти, не хватило сил или еще почему-то. Они покончили с собой и лежали рядом в аккуратно убранной комнате.

В отличие от Польши, в Германии мы размешались в городах. Чуть позже они уже не так горели, как сначала. Маленькие, уютные, чистенькие, ухоженные, комнатные города с аккуратненькими домиками, ровными аллеями вокруг них. Всё такое милое и домашнее. Через город проходит великолепная автострада. Дороги в Германии прекрасные. Ездить по ним – одно удовольствие. На главной площади – ратуша, обязательно – домик бургомистра и прочие атрибуты типично немецкого городка, воплощения порядка и аккуратности.

Нас, как и раньше, размещали на окраине, подальше от других, так как передачи обычно быстро пеленговали и начинали бомбить. Немцев по-прежнему не было видно. Нам даже было интересно, каким же образом и куда она так быстро и загадочно исчезают. Да и любопытно было посмотреть, как выглядят немцы, как живут, чем занимаются, о чем думают.

В одном городке я, подбив еще двух девчонок, пошла прогуляться. Чтобы не напали немцы, переоделись в гражданскую одежду, которую нашли в доме, где разместились на постой. Стали бродить по улицам, заходить в дома, рассматривать дворики, комнаты, их убранство, мебель, домашнюю утварь. Почти везде было открыто. Все вещи оставались на своих местах. Словно хозяева вышли на минутку, попросив гостей подождать. Комнаты чисто прибраны, дворики подметены, дорожки посыпаны песком.

В каком-то доме мы встали посреди большой комнаты, озираясь по сторонам. Вдруг входная дверь, которую мы за собой закрыли, начинает медленно, с протяжным скрипом, открываться. В образовавшуюся щель так же медленно просовывается рука с пистолетом. Мы оцепенели. Вслед за рукой появляется мужское лицо с полубезумными, воспаленными глазами. На лице обозначается злорадная улыбка и хриплый голос командует: – Хенде хох! А затем по-русски: – Руки вверх!

Мужчина полностью прошел в дверь и, помахивая пистолетом, начал, все так же злорадно усмехаясь: – А, попались голубушки… Шпионки проклятые! Все повсюду вынюхиваете. Но от меня не скроетесь, давно вас заметил. Сейчас за все ответите. Расстреляю на месте!

Только теперь мы заметили, что он в нашей форме. Но у нас в части мы его не видели. Потом мы спрашивали друг у друга, но никто не мог вспомнить, какого он рода войск. Наверное, его лицо, горящие глаза и рука с пистолетом приковали все наше внимание. – Да ты что, – говорим мы ему, – мы же свои, русские… Если до этого он был относительно спокоен, то тут рассвирепел: – Ах вы, такие-сякие! Ах вы, немецкие овчарки! Изменницы, предательницы! Родину предали! Сбежали сюда, служите немцам… Мы начали объяснять ему, кто мы, что здесь делаем. Но он не слушал: – Сейчас застрелю! Сволочи! Готовьтесь к смерти… Материл почем зря, с каждой секундой распаляясь все больше. И застрелил бы, наверное, если бы не счастливый случай. По улице проходил знакомый лейтенант из нашей части. Увидев его в окно, мы стали кричать, звать на помощь. Он подошел, немного успокоил психа, вызволил нас.

После этого случая мы боялись ходить одни, да и вообще выходить куда-либо. Не могли только удержаться от соблазна бегать за компотами. Кладовые в брошенных домах были забиты банками с консервированными фруктами самых различных сортов. Кроме компотов в подвалах были наборы продуктов, как в лучших магазинах. Большинство из нас никогда не видели ничего подобного. Полки ломились от обилия пищи. Здесь и ровные, крупные яйца, каждое из которых обернуто чем-то, колбасы и окорока, консервированные утки и курицы, шоколад разных сортов, крупы. Мы ничего не брали, удивляясь такому изобилию.

К.А. Белодед недавно привел мне следующую цифру: в Лигнице из 800 тысяч населения, когда мы его заняли, оставалось не более 20 тысяч. Я думаю, эти цифры преувеличены. Штаб с комфортом размещался на окраине в благоустроенных особняках, брошенных хозяевами. Мы же, как всегда, были в стороне. Но это имело и свои положительные стороны, позволяя ходить за компотами, хотя был приказ в немецкие дома не заходить. Мы брали сопровождающих мужчин и выбирали то, что нам нравилось больше всего, хотя хотелось перепробовать все, – столько стояло банок с заманчивым содержимым. Первые опасения о съедобности компотов, возможной их отравленности, оказались напрасными. Всегда, конечно, оказывались осторожные, не евшие сами и предостерегающие других. Но и отчаянные всегда находились. Махнув рукой: эх, была, не была, они уплетали фрукты с таким завидным аппетитом, что почти все набрасывались на банки, не подождав, не случится ли что со смельчаками. Да и весенняя нехватка витаминов подталкивала к давно невиданным плодам.

Вспоминаю эти немецкие городки, казавшиеся нам тогда идеалами чистоты и уюта, конечно, по контрасту с кочевой жизнью на фронте. Сейчас, глядя на фотографии, вижу, что тогда они не отличались особенным порядком. Улицы не убирались, и грязь, занесенная сапогами и колесами машин, быстро заняла проезжие части. Ветер гонит обрывки бумаг, прошлогодние листья, еще какой-то мусор. Воронка посреди улицы. Часть дерева то ли снесена осколком, то ли срублена. Разбитый и брошенный автомобиль.

Конец мягкой, почти бесснежной зимы. Март. Сырой, бесцветный, но уже весенний, а главное, – стоящий на пороге Победы месяц. Мы с Таней, одетые в телогрейки, неизвестно где добытые, боязливо оглядываясь, выбираемся на улицу. Но радость молодости, весны, побед над врагом, оказывается сильнее страха. Мы подмигиваем друг другу, улыбаемся, проходим метров сто по совершенно пустынной улице, а затем поворачиваем и бежим обратно. Прогулялись.

Мы обновили свой скудный гардероб. Гимнастерки, правда, были блеклыми от бесчисленных стирок, а сапоги сорок второго размера не гармонировали со складками плиссе. Именно в это время нам, как говорили, по приказу Рязанова перешили сапоги. Закончился срок годности старых, пришло время получить новые. Но наших небольших размеров среди них не оказалось. И нам перешивали кирзовые сапоги.

На улицах немецких городов повсюду валялись брошенные мотоциклы и велосипеды. Можно было садиться на любой и ехать. Так и поступали. Бросали транспорт там, где он уже не был нужен. Всегда можно было найти другой, – не хуже. Все ребята из нашей роты связи гоняли на мотоциклах. Рязанов вскоре строго запретил это делать, так как произошло несколько несчастных случаев. В Любине погиб, разбившись на мотоцикле, один из первых Героев Советского Союза корпуса, замечательный летчик Николай Евсюков.

Но приказ нарушался. На мотоцикл однажды уселась и Люся Смирнова. Ей рассказали, как надо ехать, показали, на какие педали нажимать. Она