Полководец, Суворову равный, или Минский корсиканец Михаил Скобелев - Андрей Борисович Шолохов

прав, кто нет – решать преждевременно, ибо история своего последнего слова еще не сказала. Но из этих столь противоречивых мнений уже одно несомненно, что Россия страна загадочная, сложная, не подходящая под общий шаблон…

Начинания царя-реформатора пришлось осуществить лишь сравнительно небольшому меньшинству; но лиц этих было недостаточно, и по мере того, как реформы ширились и множились, в нужных людях оказалась нехватка. Ни помещики, ни крестьяне к новым порядкам подготовлены не были, и с первых же шагов началась хозяйственная разруха и оскудение.

Помещики, лишившись дармовых рук, уменьшили свои запашки, к интенсивному хозяйству перейти не сумели и в конце концов побросали свои поля и переселились в город, где, не находя дела, проедали свои последние выкупные свидетельства. С крестьянами было то же. Темные и неразвитые, привыкшие работать из-под палки, они стали тунеядствовать, работать спустя рукава, пьянствовать. К тому же в некоторых губерниях наделы были недостаточные. И повсюду попадались заброшенные усадьбы, разоренные деревни, невозделанные поля… После великих реформ самодержавие стало немыслимо, оно неминуемо должно было эволюционировать к конституционной монархии или рухнуть. Длительной неподвижности история не знает. Русские самодержцы этого не поняли… И Россия опять, как при Иване, была поделена на опричнину и земщину, на «мы» и «они». «Мы» – правительство, немногие его честные слуги и бесчисленные его холопы. «Они» – вся остальная Русь… И после минутного расцвета начался период застоя и разложения, длившийся вплоть до наших дней. В течение почти полстолетия Россия обратилась вновь в разлагающееся болото неподвижно стоящих вод»[206].

В манифесте 29 апреля (10 мая) 1881 года Александр III выразил программу внешней и внутренней политики: поддержание порядка и власти, наведение строжайшей справедливости и экономии, возвращение к исконным русским началам и обеспечение повсюду русских интересов.

Все это могло привлечь к нему в дальнейшем симпатии Скобелева. Пока же последний встретил перемены на троне весьма настороженно. Ведь Александр II, хотя какое-то время и недооценивал его, но позже признал дарование молодого генерала, доверял ему ответственные посты. Могло измениться при дворе и положение А. В. Адлерберга, который оказывал Михаилу Дмитриевичу существенную помощь при решении различных вопросов. (Действительно, вскоре министром двора стал граф М. М. Воронцов-Дашков. – А.Ш.).

Скобелев считал, что революционное движение в большой мере связано с депрессией, охватившей русское общество после Берлинского конгресса.

«Уже под Константинополем, – писал он, – слишком для многих из нас было очевидно, что Россия должна обязательно заболеть тяжелым недугом нравственного свойства, разлагающим, заразным. Опасение высказывалось тогда открыто, патриотическое чувство, увы, не обмануло нас. Да, еще далеко не миновала опасность, чтобы произвольно недоделанное под Царьградом не разрушилось бы завтра громом на Висле и Бобре. В одно, однако, верую и исповедаю, что наша «крамола» есть, в весьма значительной степени, результат того почти безвыходного разочарования, которое навязано было России мирным договором, незаслуженным ни ею. Ни ее знаменами».

Вскоре после событий 1 марта 1881 года Скобелев писал своему доверенному лицу И. И. Маслову, что «при правильном решении восточного вопроса, в смысле общеславянских, следовательно, русских интересов не в уступках и колебаниях надо искать величия и внешнего и внутреннего преуспевания отечества… Печальное решение было бы, ввиду грозных внешних и внутренних врагов, отказываться от самого исторического призвания, от пролитой реками православной крови, от нашего природного права бытия во всем его размере – нравится ли это или нет германско-австрийским культуртрегерам, должно быть для России безразлично… Люди слабые, иногда неблагонамеренные, всегда сердцем нерусские, будут, конечно, теперь проповедовать теорию необходимости внутренних преобразований в ущерб нашей политической и исторической самобытности. Повторяю, это поведет к пагубным последствиям. В монархической политике стояние на запятках враждебной Европы, как показал Берлинский трактат, особенно опасно»[207].

Это письмо написано Скобелевым вдали от центра русских политических событий – в Средней Азии. Но мысль о связи судьбы страны с внешней политикой выражена здесь очень ясно.

Сдав управление Закаспийской областью генералу П. Ф. Рербергу (общее руководство было возложено на главнокомандующего Кавказской армией. – А.Ш.), Скобелев осмотрел пограничную полосу с Персией, чтобы затем изложить свои соображения по этому вопросу специальной комиссии. Только после этого 27 апреля (9 мая) он выехал в Петербург.

Генерал Скобелев возвращался из Ахалтекинской экспедиции триумфатором. Его встречали как народного героя. Чем ближе к центру России, тем встречи были торжественнее и многолюднее. Но прибытие в Москву превзошло все ожидания. На площади перед вокзалом собрались десятки тысяч людей и сам губернатор князь В. А. Долгоруков едва пробрался к вагону, чтобы сопроводить Михаила Дмитриевича до столицы Российской империи.

Думается, что не с легким сердцем подъезжал Скобелев к Петербургу. Как уже отмечалось, внутреннее положение в стране было чрезвычайно тревожным. Убийство Александра II вызвало растерянность властей, страх перед возможными новыми покушениями.

Характеризует обстановку в то время, следующее свидетельство: «Если говорить не о том, что могло бы быть, а о том, что было, то придется констатировать несомненный факт колебания правительства. Одни стояли за решительную борьбу с либерализмом, другие – за уступки»[208].

В высших правительственных сферах сформировались две группировки: консерваторы во главе с бывшим воспитателем Александра III обер-прокурором синода К. П. Победоносцевым и группа либеральной бюрократии со своим лидером – министром внутренних дел генералом М. Т. Лорис-Меликовым, сторонником конституции.

В 1893 году в издании фонда русской вольной прессы публикуется анонимная брошюра «Конституция гр. Лорис-Меликова». Как утверждал историк Б. Э. Нольде, она была написана М. М. Ковалевским. Этот известный устроитель масонских лож в России резюмировал свое повествование: «Так кончилась эта странная попытка примирения культурных классов с бюрократией и абсолютизмом, так устранен был единственный путь к мирному развитию русского народа, к завершению тех реформ, начало которым было положено 19 февраля 1861 года»[209].

В следующем, 1894 году в Лондоне тем же фондом русской вольной прессы была издана брошюра в прошлом революционера-народника Ф. В. Волховского «Чему учит конституция гр. Лорис-Меликова?». Основная мысль брошюры заключалась в стремлении доказать, что в неудаче, постигшей планы Лорис-Меликова, виноваты не революционеры, убившие Александра II, а в первую очередь он сам, представитель иной тактики.

Однако, вероятнее всего, причина неудачи задуманных преобразований все же не столько в тактике той или иной стороны, сколько в неизбежных изъянах самой стратегии проведения «революции сверху», когда противоборствующими политическими течениями не очень-то учитываются народные интересы.

Авторитет Лорис-Меликова постепенно падал, а Победоносцева укреплялся.

Новому самодержцу Александру III импонировали предостережения обер-прокурора синода о том, что вместо укрепления власти некоторые деятели «предлагают устроить нам говорильню… Мы и без того страдаем от говорилен, которые под влиянием негодных, ничего не стоящих журналов, разжигают только народные страсти… Мало того, открыты повсюду кабаки, бедный народ, предоставленный самому себе и оставшийся без всякого о нем