Полководец, Суворову равный, или Минский корсиканец Михаил Скобелев - Андрей Борисович Шолохов

очень долго. Таков он был в июле 1881 года. Ну и я не поручусь, что под влиянием каких-нибудь других впечатлений он через месяц или два не предложил бы себя в аптекари против меня. Это мог быть роковой человек для России – умный, хитрый и отважный до безумия, но совершенно без убеждений!». (С последним утверждением Лорис-Меликова нельзя согласится. – А.Ш.).

Нет основания сомневаться в правдоподобности рассказа Лорис-Меликова. Он хорошо рисует душевное состояние обиженного императором генерала. В новой политической обстановке Скобелев еще не разобрался, неясность его выводила из равновесия, он давал волю эмоциям в частных беседах, не стесняясь в выражениях. Не нужно забывать и того, что темпераменты этих двух генералов были различны, и Лорис-Меликов далеко не был поклонником военного таланта Скобелева.

В это время М. Д. Скобелев, видимо, действительно имел намерение как-то принудить Александра III пойти на реформы, ограничив самодержавную власть. Лорис-Меликова он, конечно, до конца не посвятил в свои планы. Именно поэтому они, по словам министра, казались неопределенными. Но это было далеко не так. Скобелев великолепно знал, что хотел. Его же поведение во время описываемого разговора скорее всего хорошо разыгранный спектакль, чтобы уточнить взгляды и настроения либерального министра.

Преклонение перед генералом принимало в некоторых случаях мистический характер, доходя порой до курьезов. «В июле приехал в Москву государь Александр III с государыней, – вспоминает В. Ф. Духовская, – делая смотр войскам на Ходынском поле… После смотра государь пригласил всех начальников частей на завтрак в Петровский дворец. Весь двор дворца был запружен экипажами, многие из свиты государя заходили к нам, в том числе и Скобелев, который поцеловал мне руку, на что моя мама воскликнула: «Какая ты счастливая!», а другая восторженная дама стала осматривать мою руку, не оказалось ли на ней з в е з д ы (Разрядка наша. – А.Ш.) после прикосновения губ героя»[225].

Как считал советский историк В. Б. Велинбахов, Скобелев имел собственную программу изменения всех сторон жизни в России[226]. Над ней он много работал, оттачивал мельчайшие детали. В одном из своих писем И. С. Аксакову Скобелев писал: «Для вас, конечно, не осталось незамеченным, что я оставил все, более чем когда-либо, проникнутый сознанием необходимости служить активно нашему общему святому делу, которое для меня, как и для вас, тесно связано с возрождением пришибленного ныне русского самосознания. Более, чем прежде, ознакомясь с нашею эмиграцией, я убедился, что основанием общественного недуга в значительной мере является отсутствие всякого доверия к положению наших дел. Доверие это мыслимо будет тогда, когда правительство даст серьезные гарантии, что оно бесповоротно ступило на путь народный, как внешней, так и внутренней политики, в чем пока и друзья и недруги имеют полное основание болезненно сомневаться».

В другом послании он жаловался: «Эта будничная жизнь тяготит. Сегодня, как вчера. Завтра, как сегодня. Совсем нет ощущений. У нас все замерло. Опять мы начинаем переливать из пустого в порожнее. Угасло недавнее возбуждение. Да и как его требовать от людей, переживших позор Берлинского конгресса. Теперь пока нам лучше всего молчать – осрамились вконец»[227].

Скобелев считал, что только подъем национального самосознания и православия может укрепить русское государство и дать ему новые силы. «История нас учит, – подчеркивал генерал, – что самосознанием, проявлением народной инициативы, поклонением народному прошлому, народной славе, в особенности же усиленным уважением, воскрешением в массе народа веры отцов во всей ее чистоте и неприкосновенности можно воспламенить угасшее народное чувство, вновь создать силу в распадающемся государстве»[228].

Скобелев много размышлял и о горячо любимой им армии, которая в результате недавних реформ стала комплектоваться на основе всеобщей воинской обязанности. Весьма интересна записка Михаила Дмитриевича.

«Реформы в Бозе почившего императора Александра II, – так начал Михаил Дмитриевич, – в нашей армии сделали солдата гражданином. Всякий шаг по пути возвращения к старому будет поставлен против принципа всякого уважения к личности. Этот-то принцип составляет главную силу нашей современной армии, ибо он защищает солдатскую массу от произвола». Скобелев сам принадлежал к новому поколению, практически знал старую армию, поэтому имел право судить о ней. «Старые порядки в армии были ужасны. Ибо сверху до низу царствовал произвол вместо закона, слишком тяжело ложившийся преимущественно на солдат. Эти порядки, по словам очевидцев, делали из нашей армии массу без инициативы, способную сражаться преимущественно в сомкнутом строю, между тем современные боевые условия требуют развития личной инициативы до крайней степени, осмысленной подготовки и самостоятельных прорывов. Все эти качества могут быть присущи только солдату, который чувствует себя обеспеченным на почве закона. Я уже имел честь докладывать Комиссии о той важности, которую имеет неприкосновенность нынешней военной судебной системы для армии. Я возвращаюсь к этому великому вопросу, потому что считаю: нравственная цельность всей нашей армии зависит от неприкосновенности оснований ныне существующей судебной реформы.

Командуя войсками в мирное время, к сожалению, приходится сознаться, что привычки произвола, и скажу даже помещичьего отношения к солдату, еще не искоренились и проявляются в среде многих (отсталых) офицеров еще слишком часто. Между тем лучшая и самая интеллигентная часть наших молодых офицеров, а также и солдат, совсем иначе смотрит на службу и на отношения к ним начальников, чем это было несколько лет тому назад. Я считаю эту перемену большим благом для отечества и гарантией успеха в будущих боевых столкновениях. Реформы минувшего царствования в нравственном отношении могут быть названы слишком бесповоротными. Поэтому-то так страшно слышать заявления о необходимости возвратиться к старому, былому, как учит нас отечественная история, далеко не привлекательному. Учреждения, как бы их ни видоизменять, не могут отрешиться от своих исторических корней, и я твердо верю, что всякое колебание в армии коренных нравственных оснований великих реформ императора Александра II, олицетворяемых окружною системою, и может найти сочувствие лишь в тех слоях армии, которым тяжело отвыкать от прежних помещичьих привычек»[229].

Приверженность к реформам Александра II и опасение за их судьбу в новом царствовании отражены Скобелевым в этой записке очень отчетливо. И надо сказать, беспокоился он совсем не напрасно: контрреформы в дальнейшем в какой-то степени затронули и особенно близкую ему военную область.

Как многие мыслящие люди своего времени, Скобелев мучительно искал пути выхода из кризиса, в котором оказалась Россия. Михаил Дмитриевич все более сближался с И. С. Аксаковым, который также резко осуждал итоги Берлинского конгресса, выступал за освобождение и объединение славян, за самобытный путь развития России и с большим опасением относился к активности германских милитаристских кругов. Позор России Аксаков видел в добровольном отказе на Берлинском конгрессе от успехов, достигнутых кровью русских солдат. В замыслах и притязаниях Англии и Австрии, руководимых пресловутой маклерской