Полководец, Суворову равный, или Минский корсиканец Михаил Скобелев - Андрей Борисович Шолохов

откладывать штурм невозможно. Как только закончились минные работы, которые Михаил Дмитриевич всячески торопил, на 12 (24) января он назначил штурм. Был понедельник, «тяжелый день», но Скобелев в разговоре с офицерами припомнил, что это годовщина знаменитого указа императора Павла Донскому войску о походе на Индию. (Отдав такой приказ, наносящий удар по английским интересам, Павел вскоре был убит заговорщиками, и войско возвратилось назад. – А.Ш.).

Князь, Шаховской, бывший при разговоре, еще прибавил: «Ничего, Михаил Дмитриевич, хотя сегодня и понедельник, но 12 января – Татьянин день, день основания Московского университета». Для убежденного сторонника просвещения и эта дата имела символическое значение.

Ночь перед штурмом Скобелев проводил, и всех учил проводить, в серьезной подготовке к нему. Сделав надлежащие распоряжения, он велел приготовить парадную форму, эполеты и ордена. Доктор Гейфельдер, передающий эти подробности, был одним из частых собеседников генерала.

Канун боя – словно канун дуэли, всегда имеется возможность рокового исхода. После последних распоряжений наступает какая-то пустота, которая способна растравить напряженные нервы. И психологически понятны слова Скобелева Гейфельдеру: «Поговорим, доктор, не о том, что нас окружает, а о более приятном и интересном, перенесемся в заоблачные дали» Так на отвлеченные темы, между прочим, в мечтах о золотом веке, о проблемах они и проговорили до глубокой ночи[189].

Наконец наступил желанный Татьянин день. Густыми клубами плавал над русским лагерем предрассветный туман, когда поднялись по сигналу войска и выстроились в правильные ряды, в ожидании объезда главнокомандующего.

Он появился перед своими богатырями, когда совсем уже рассвело. Красивый, гордый, надменно глядящий в даль, проехал он по рядам, здороваясь с одними, ободряя других, поздравляя с боем всех. Генерал предупредил, что отступления не будет, да никто в это утро и не помышлял об отступлении. Победа была написана на лицах воинов. Все считали минуты до той поры, когда их поведут к стенам Геок-Тепе.

Текинская крепость примолкла. Видимо, почувствовали ее защитники, что наступил решительный миг.

Холодное зимнее солнце поднималось все выше и выше. В клубах тумана слышались звуки музыки. Когда туман рассеялся, текинцы увидали три русские колонны, стоявшие в некотором отдалении от крепости в боевом порядке. Их подвели к ней полковники Куропаткин, Козелков и подполковник Гайдаров.

Несколько поодаль на высоком холме, с которого хорошо просматривались все окрестности, собрались вокруг Михаила Дмитриевича штабные офицеры. Сам Скобелев примостился на высоком походном кресле и с величайшим нетерпением ждал начала штурма. Он то и дело посылал к колоннам ординарцев, что-то говорил своей свите, нервно пожимал плечами.

В 7 утра подполковник Гайдаров повел наступление на западную часть крепости, стараясь отвлечь на себя внимание ее защитников.

Спустя несколько часов у крепости раздался оглушительный удар. Это взорвалась мина. В результате образовался 30-метровый пролом в стене. Туда бросилась колонна полковника Куропаткина. Другие подразделения тоже устремились в крепость, не давая опомниться ее защитникам.

Скобелев, едва только начался штурм, встал с кресла и наблюдал за разгоравшимся с каждой минутой сражением.

Около Геок-Тепе был сплошной ад. Русские орудия, не смолкая ни на мгновение, громили стены оплота, чтобы расширить образовавшуюся брешь. В крепости кипел рукопашный бой. Опомнившиеся текинцы отбросили ножны шашек, надвинули на глаза шапки и дрались отчаянно. Но русские воины неудержимо стремились вперед. Слышались хриплые крики, лязганье железа, звон стали. Все это временами заглушалось трескотней выстрелов, громом далеких орудий, пронзительными воплями женщин и детей, сбившихся в нестройную толпу на главной площади крепости.

Вскоре неудержимой волной пронеслось над воинами новое богатырское «ура» – это ворвалась на стены Геок-Тепе вторая штурмовая колонна – Козелкова. Во главе штурмующих шел апшеронский батальон, потерявший знамя во время ночной вылазки текинцев. Для батальона этот бой был делом чести: знамя должно быть возвращено любой ценой.

Солдаты карабкались на стены, взбираясь по штурмовым лестницам, вонзая в расщелины штыки. Сверху на них летели пули, сыпались камни, но ничто не могло остановить русских воинов. Вот они уже на стенах, еще мгновение – и новые живые волны уже влились в крепость.

Третья штурмовая колонна, полковника Куропаткина, наконец, также ворвалась в крепость, но с другой стороны. Ширванцы и апшеронцы уже сбили неприятеля отовсюду, и колонна, состоявшая из самурцев, отрезала текинцам выход из крепости и ударила по ним с тыла. Они разбились на отдельные группы, часть их была прижата к стене и отчаянно отбивалась. Схватки шли и между кибитками, куда поспешили укрыться менее храбрые из защитников крепости. Как ни разгорячены были боем солдаты, но они свято помнили, что дети и жены врагов неприкосновенны. Зато всем, кто ни попадался с оружием в руках, пощады не было.

Громовое, полное радости «ура», перекрывая шум боя, пронеслось над крепостью: это апшеронцы вернули свое знамя. Ширванцы с высоты холма ответили им не менее громким «ура»: они взяли одно из важных укреплений текинцев.

Скобелев на своем холме и без докладов уже знал, что его воины победили: об этом ему говорил радостный клич их, раздававшийся все громче и громче. Лицо генерала прояснилось, на тонких губах заиграла радостная улыбка. Он вызвал начальника конницы и приказал вывести казаков и драгун в степь и быть готовым к преследованию неприятеля.

Около часа дня штурм закончился. Все три колонны сошлись на площади взятой крепости. Раздались звуки музыки, «белый генерал» во главе двух эскадронов драгун и сотни казаков вступил через брешь в покоренную крепость.

Царские войска преследовали текинцев, бежавших из крепости, на протяжении 15 км, но это не было беспорядочным бегством. Текинцы, по донесению Скобелева, отступали «в двух больших массах по северному направлению».

Во время преследования под ноги коня Скобелева бросилась пятилетняя девочка. Он велел ее взять и отвезти к себе, а затем передал графине Милютиной. Девочку окрестили и назвали Татьяной. Впоследствии она воспитывалась в Московском институте благородных девиц и была известна как Татьяна Текинская[190].

Темнота и «окончательное рассеяние» текинцев положили конец преследованию. Потери текинцев исчислялось в 6–8 тыс. человек; царские войска потеряли около 400 человек убитыми и ранеными.

Лагерь текинцев попал в руки победителей. Кибитки, наполненные домашней рухлядью, ковры, женские серебряные уборы – все это было разграблено и растащено. Драгоценные туркменские ковры, над которыми долгие месяцы трудились целые семьи, продавались по 5 рублей за штуку. Туркменки боялись выходить за пределы глиняных стен, ожидая обычной женской доли – насилий и оскорблений, которыми зачастую сопровождалось торжество победителей в Средний Азии. Но их опасения были напрасны: женский и детский лагеря надежно охранялись караулом русских солдат. Чуждые злобе к побежденным русские солдаты, по словам очевидца