Атаман Платов. К 270-летию со дня рождения (1753–2023) - Михаил Павлович Астапенко

Не осточная звезда в поли воссияла —

У Кутузова в руках сабля воссияла!

В дни смены главнокомандующего армии корпус Платова продолжал бои с наседающим противником. Тринадцатого августа казаки дрались с французами в районе города Дорогобужа. До самой ночи удерживал атаман превосходящие силы врага, нанеся ему значительные потери, но вынужден был отступить под напором превосходящего врага. Все шло своим чередом. И вдруг!..

14 августа неожиданно для всех, и прежде всего для самого Платова, атаман был отстранен от командования арьергардом русской армии с передачей его генерал-лейтенанту П. П. Коновницыну. Барклай давно был недоволен тем, что донской атаман, находясь непосредственно под его начальством, тем не менее сражался с неприятелем в составе Второй армии Багратиона и не стремился, как казалось Барклаю, соединиться с его Первой армией. В вину атаману ставилось неумение сдерживать напор превосходящих сил противника, давая тому возможность вплотную приближаться к расположению главных сил русской армии. А это заставляло русское командование раньше времени поднимать расположившиеся на отдых войска, поспешно отправлять вглубь территории обозы с ранеными, продовольствием и боеприпасами. Случалось, что ввиду быстрого отступления на главном напрвлении «оголялись или же оставались без всякого прикрытия незащищенные фланги боковых арьергардов»[658].

Трудно с полной уверенностью в правоте утверждения сказать, была ли в том вина атамана, ибо постоянный натиск значительно превосходящих корпус Платова сил врага не давал ему и малейшей возможности оторваться от французов без ущерба для отступающей армии Багратиона. Да и сам князь удерживал в составе Второй армии корпус Платова, несмотря на приказы Барклая о немедленном соединении казачьего корпуса с Первой армией. Как бы то ни было, но четырнадцатого августа Барклай отстранил Платова от командования арьергардом армии. В пространственном письме Александру Первому военный министр сообщал: «Отдавая отчет о положении дел, позволю себе обратить ваше внимание, государь, на предмет не менее важный. Генерал Платов в качестве начальника иррегулярных войск поставлен на слишком высокую степень, не имея достаточно благородства в характере, чтобы соответствовать своему положению. Он эгоист и сделался сибаритом до высшей степени. Действительно, его казаки очень храбры, но под его начальством не таковы, как они должны быть. Его движения для соединения с первой армией могут служить доказательством. Он делал переходы не более десяти и пятнадцати верст в день, не имея в виду противника. Вследствие этого обстоятельства было бы величайшим счастьем для войск Вашего Величества, если бы Вы нашли возможность под каким-нибудь благовидным предлогом удалить его от них. Таким предлогом могло было бы заявить или образование новых войск на Дону или составление полков на Кавказе».

Это требование Барклая и резкая, местами необъективная, характеристика Платова едва ли могли произвести благоприятное впечатление даже на царя, который знал Матвея Ивановича, как боевого, храброго и умелого военачальника. Тем не менее, в ответном послании Барклаю, Александр Первый писал: «Что касается до атамана Платова, то исполняя ваше желание, я отзову его для личного со мной свидания в Москву под предлогом составления новых полков на Дону»[659].

Получив это послание, Барклай писал императору совершенно противоположное тому, что незадолго до этого: «По Высочайшей Вашего императорского Величества воле, атаман Войска Донского, генерал от кавалерии Платов отправился в Санкт-Петербург. Расставшись с ним, как с одним из благонадежных помощников своих, я не могу умолчать перед Вами, Государь, о тех новых к славе и пользе Отечества подвигах, коими во все продолжение настоящей кампании являл он на каждом шагу. Его примерная храбрость, благоразумие распоряжения и отличное в военных делах искусство обеспечивали все движения наши, удерживали превосходящие силы неприятеля и тем успокаивали целые армии. Я не могу определить цены заслуг его, но приемлю смелость всеподданнейше донести, что они по всей истине достойны тех отличных воздаяний, коими от монарших Вашего Величества щедрот украшаются блестящие доблестями среди военных слуг Ваших и бесстрашных защитников Отечества»[660].

Трудно придумать и воздать больших похвал атаману, чем эти, но еще труднее соотнести эти похвалы с предыдущим письмом Барклая де Толли Александру Первому!

Хотя Барклай известил императора о поездке Платова в Петербург четырнадцатого августа, но до семнадцатого числа Матвей Иванович еще командовал арьергардом и мог предпринять поездку только по прибытии к войскам Кутузова. За это время атаман отличился в ряде боев с наседавшим противником. В частности, пятнадцатого августа его корпус с успехом сражался на реке Осьма с превосходящими силами врага. Несколько раз французская пехота приближалась к бродам, чтобы переправиться на противоположный берег, но «как только головы их колонн показывались на нашем берегу, донцы бросались на них в атаку и заставляли их отступать снова на свой берег»[661]. Тогда противник пустил в дело кавалерию, которая «перейдя реку, намеревалась атаковать, но была в этом предупреждена казаками, которые с двумя эскадронами Мариупольских гусар бросились на противника и прогнали его за реку. …Противник все усиливался и видимо готовился к решительной атаке. Видя невозможность удержаться на занимаемой позиции, Платов приказал начать отступление. Было уже около семи часов вечера. Французы не преследовали отступавших, вследствие усталости войск, отчасти потому, что непреклонной стойкостью наших войск и, главным образом, умелыми маневрами казаков, руководимых такими опытными полководцами, как Платов и ближайшие его помощники в этом деле»[662]. В целом оценивая этот бой, историк Л.Чирков писал: «Так закончился жаркий бой пятнадцатого августа, в котором все части главного аръергарда дрались геройски. Как ни старался противник, он не мог прорвать завесу, скрывающую наши армии и, обманутый искусными распоряжениями атамана, не решился преследовать. Неприятель в тактическом отношении потерпел неудачу»[663].

Несмотря на этот тактический успех, отстраненный от командования главным аръергардом, Платов семнадцатого августа выехал из армии и направился в Москву. В первопрестольной он встретился с главнокомандующим Москвы графом Ростопчиным, с которым имел продолжительную бесесду. В письме императору Ростопчин сообщал: «Платов приехал вчера утром, предполагая встретить Вас здесь. Сегодня вечером он уехал обратно к войскам. Народ, узнав, что он остановился у меня, собрался в большом количестве, желая его видеть. Он сообщил известие о состоянии войск, и толпа разошлась, чрезвычайно довольная Платовым». В своих мемуарах Ростопчин более подробно объяснил причину приезда казачьего атамана в Москву, когда Платов сообщил ему, что «приехал в Москву с целью удобнее отправить свои приказания, чтобы казаки составили поголовное ополчение. К нему приезжали курьеры, и он несколько отправил и после обеда выходил к купцам и народу, который во множестве собрался, чтобы его видеть. Он рассказывал им разные