Атаман Платов. К 270-летию со дня рождения (1753–2023) - Михаил Павлович Астапенко

шли полки Иловайского 5-го и Грекова 18-го. На следующий день, без обычных столкновений с противником, атаман прибыл в Инково, где к нему присоединились четыре казачьих полка под командованием генерал-майора Карпова 2-го. Они находились в составе Второй Западной армии и только теперь соединились с корпусом своего атамана. В тот же день Матвей Иванович выслал сильные партии казаков в сторону Рудни, Микулино с задачей обнаружить врага. Однако французов там не оказалось.

Третьего августа Платов получил предписание Барклая, в котором военный министр приказывал ему занять корпусом деревню Елисеево, чтобы облегчить положение армии Багратиона. В тот же день сильный пост казаков занял эту деревню, в которой, как и повсюду окрест, разгоралось пламя народной войны против захватчиков. То здесь, то там, на пути движения войск Наполеона вспыхивали в ночи зловещим пламенем деревни, крестьяне, вооруженные вилами, топорами, а то и просто дубинами, уходили в леса, чтобы оттуда нападать на французские отряды. Скоро пожары полыхали не только на пути движения главной армии, но и на огромных окрестных территориях. Казаки Платова теперь наблюдали, как ночами весь горизонт российского неба светился красным заревом пожаров.

Французы несли значительные потери от нападения крестьян и казачьих отрядов, которые уничтожали фуражиров Великой армии и мародеров, оторвавшихся от своих корпусов в поисках пищи, фуража и вожделенной добычи. Эти нападения и потери, которые несли фуражиры, весьма встревожили Наполеона, он вызвал маршала Бертье и приказал: «Александр, напишите генералам, командующим корпусами армии, что мы ежедневно теряем много людей вследствие недостаточного порядка в способе добывания провианта. Необходимо, чтобы они согласовывали с начальниками различных частей меры, которые нужно принять, чтобы положить предел положению вещей, угрожающему армии гибелью; число пленных, которых забирает неприятель, простирается до нескольких сотен ежедневно. Приказываю снабдить фуражиров достаточной охраной»[641].

Платов, несмотря на меры предосторожности, принятые противником, беспрерывно тревожа врага, уничтожал и брал в плен сотни вражеских солдат и десятки офицеров. И это в то время, когда его корпус значительно поредел в непрерывных схватках с французами. Ко всему, у атамана в другие корпуса русской армии забирались казаки для несения разведывательной и сторожевой службы. В рапорте военному министру от 10 августа Платов сообщал, что «в полках сих, за исключением убитых и раненых разновременно больных и находящихся в разных откомандировках и при вьюках, состоит теперь не более как по 300 человек, а в Атаманском – не более 700»[642]. Поэтому Платов просил Барклая де Толли не отрывать от своего корпуса казаков, ибо теперь, по выходе из Смоленских лесов на равнину, предстояли серьезные схватки с многочисленной кавалерией маршала Мюрата, считавшейся лучшей в Европе.

Постоянное отступление русской армии тягостно сказывалось на войсках. Очевидец этих событий русский офицер И. С. Жиркевич, будущий Симбирский и Витебский губернатор, вспоминал: «…Какая злость и негодование были у каждого на него (Барклая де Толли. – М. А.) в эту минуту за наши постоянные отступления, за смоленский пожар, за разорение наших родных, за то, что он не русский! Все, накипевшее у нас, выражалось в глазах наших, а он по-прежнему бесстрастно, громко и отчетливо отдавал приказания, не обращая ни малейшего внимания на нас»[643].

Такими же были настроения и в провинции. «Нельзя умолчать о тогдашнем неудовольствии публики на главнокомандующего армиею Барклая де Толли, – писал в своих интересных «Записках» очевидец тех событий М. И. Маракуев. – Не имея не только сведений, но и понятия о военной науке, о силе нашей и способах неприятеля, все непременно требовали, чтоб он на каждом, так сказать, шагу побеждал неприятеля, и отступление армии нашей приписывалось не иному чему, как явной его измене»[644].

Великий князь Константин Павлович[645], брат императора Александра, находившийся при армии, постоянно интриговал против Барклая. Наконец, Михаилу Богдановичу это надоело и в Дорогобуже он вызвал великого князя к себе и сказал:

– Ваше высочество! Прошу Вас срочно доставить депешу государю. По важности донесения я никому другому, кроме Вас, доверить не могу. Прошу отбыть сегодня же!

– Но я не фельдъегерь! – вскипел Константин Павлович.

– Прошу выполнить мою просьбу, ваше высочество! – сухо процедил Барклая, и великий князь вынужден был повиноваться.

Багратион продолжал обвинять Барклая во всех смертных грехах. В письме председателю департамента военных дел Государственного совета генералу от артиллерии Алексею Аракчееву он отводил душу: «Воля государя моего: я никак вместе с министром не могу. Ради Бога пошлите меня куда угодно, хотя полком командовать – в Молдавию или на Кавказ, а здесь быть не могу, и вся главная квартира немцами наполнена, так что русскому жить невозможно. И толку никакого нет. Воля ваша. Иль увольте меня хоть отдохнуть на месяц: ей Богу, с ума свели меня от ежеминутных перемен. Я же никакой пользы в себе не нахожу. Армия называется только, но около 40 тысяч, и то растягивают, как нитку и таскают назад и в бок. Армию мою разделить на два корпуса, дать Раевскому и Горчакову, а меня уволить. Я думал истинно служу государю и отечеству, а на поверку выходит, что я служу Барклаю: признаюсь – не хочу»[646].

В кампанию против Барклая де Толли включился и главнокомандующий Москвы и член Государственного совета, граф Федор Ростопчин[647]. Он писал императору в Петербург: «Государь! Ваше доверие, занимаемое мною место и моя верность дают мне право говорить вам правду… Армия и Москва доведены до отчаяния слабостью и бездействием военного министра, которым управляет Вольцоген[648]. В главной квартире спят до 10 часов утра; Багратион почтительно держит себя в стороне с виду повинуется и по-видимому ждет какого-нибудь дела, чтобы предъявить себя командующим обеими армиями… Москва желает, чтобы командовал Кутузов и двинул ваши войска…»[649]

5 августа 1812 года в Петербурге состоялось заседание Государственного совета, на котором рассматривался вопрос о назначении в объединенную русскую армию единого главнокомандующего. Члены совета – генерал-фельдмаршал граф Н. И. Салтыков, главнокомандующий Петербурга С. К. Вязьмитинов, тайные советники князь П. В. Лопухин и граф В. П. Кочубей, министр полиции А. Д. Балашов – обсудили кандидатуры генералов Д. С. Дохтурова, А. П. Тормасова, Л. Л. Беннигсена, П. И. Багратиона, но все они вызвали споры и разногласия. И только когда было названо имя Михаила Илларионовича Кутузова, все члены Совета единогласно решили предложить его императору в качестве главнокомандующего объединенной русской армии.

8 августа 1812 года Александр I подписал указ сенату, в котором говорилось: «Нашему генералу от инфантерии князю Кутузову всемилостивейше повелеваем быть главнокомандующим над всеми армиями нашими»[650]. Объясняя свои мотивы назначения нелюбимого им со времен Аустерлицкого