ТАЙНЫ ФАЛЬСИФИКАЦИИ - Владимир Петрович Козлов

Эти и ряд других аргументов Муравьева было трудно оспорить. Поэтому в ответ Минцлов попытался перевести спор в иные плоскости. По его словам, Муравьев отказался от палеографического и лингвинистического анализа «мемуаров», сосредоточив внимание на исторических неточностях, вкравшихся по вине древних переписчиков. Всякая подделка должна преследовать какую-то цель. Так как в данном случае такая цель не просматривается, фальсификация, с точки зрения Минцлова, теряла всякий смысл. Он просил учесть также и ряд второстепенных обстоятельств, говорящих в пользу подлинности памятника: женщины, отмечает он, всегда были плохими историками, что оправдывает неточности «мемуаров». И наконец, игуменья Мария значится под 1517 г. в Синодике Михайлицкой церкви9.

Экспертиза «мемуаров» старицы Марии была продолжена в докладе И. С. Романцева. Основной упор в нем был сделан на сравнении их с подлинными источниками, повествующими о событиях рубежа XV – XVI вв. Прежде всего «в описываемую княжной Серафимой Одоевской эпоху было историческое лицо, называвшееся Назарием подвойским; он сыграл заметную роль в истории падения Новгорода; события, связанные с его именем в рукописи, не являются невероятными, они скорее возможны, чем невозможны…». Еще один герой «мемуаров» – тысяцкий Василий Максимович – также реальный деятель Новгорода, подробности о его жизни по «мемуарам» неизвестны, но они «совершенно вероятны». Генеалогические данные не подтверждают, но и не опровергают этих показаний. Зато рассказ о типографщике Федоре показывает, что «мемуары» – «позднейшая подделка». Роман-цев привел многочисленные совпадения показаний «мемуаров» и реально существующих источников. Все это, по его заключению, «вселяет сомнения» в подлинности «мемуаров». Кто является их автором, сказать нельзя, но рукопись не «является подлинной», хотя из этого не следует, что она – «безусловная подделка»10.

Доклад Романцева производил впечатление вполне объективной оценки «мемуаров» Докладчик постоянно подчеркивал двойственность результатов своего анализа. Однако он сам не заметил, что эта двойственность оказалась созданной искусственно им же, поскольку все противоречащее в «мемуарах» историческим реалиям XV – XVI вв в конце концов обнаруживало систему неточностей, ошибок, объяснить которые удавалось лишь на основе все новых и новых гипотез, допущений, догадок и домыслов. Именно эта система и говорила о фальсифицированном характере «мемуаров».

Это подтверждалось и в выступлениях других участников заседания новгородского Общества любителей древностей. По мнению А. И. Анисимова, у Минцлова нет и тени исторической критики, он мыслит обывательски, когда рассуждает о бесцельности фальсификации «мемуаров» или женщинах-историках. Было бы странно, продолжал Анисимов, не встретить в фальсификации ни одного верного исторического факта, поскольку совершенно очевидно, что в ее основу положены реальные и подлинные исторические источники11 А. И Цветков в своем выступлении обратил внимание на то, что не могут быть корректными ссылки на Синодик Михайловского монастыря, где упоминается в XVI в игуменья Мария Этот документ относится к концу XVIII в., а список игумений составлен в нем и вовсе в 1879 г, то есть по всей видимости с учетом «мемуаров»12 По мнению И. В. Аничкова, нельзя ставить в вину Иванову публикацию мемуаров, поскольку состояние исторической критики в 40-х гг XIX в не позволяло определить их подлинность, однако теперь очевидно, что этот документ не может быть признан достоверным13.

Обсуждение подлинности «мемуаров» старицы Марии в новгородском Обществе любителей древностей окончательно закрыло вопрос об этом памятнике как достоверном историческом источнике, после чего «мемуары» стали одним из классических образцов фальсификации письменных исторических источников в России, хотя автор и мотивы подлога до сих пор остаются неизвестными.

В полемике вокруг «мемуаров», как мы могли убедиться, вопрос об их авторе оказался на периферии: Минцлов решительно отрицал какую-либо причастность к их изготовлению Иванова, полагая, что это был ученый и серьезный человек; Романцев также отмечал старательность Иванова в его ученых упражнениях. Действительно, каких-либо фактов, доказывающих авторство Иванова в изготовлении «мемуаров», у нас нет. Однако весьма примечательно, что этот малоизвестный провинциальный чиновник не просто интересовался стариной, но и публиковал о ней свои многочисленные заметки. В «Новгородских губернских ведомостях» в 1847 – 1849 гг. он издал несколько актов, касающихся истории Молотковской церкви, грамотно описал крест той же церкви, в 60 – 70-х гг. писал заметки по этнографии в «Томских губернских ведомостях», других местных изданиях14. Иначе гово-ря, Иванову не был чужд интерес к древностям, что косвенно говорит о его возможной причастности к изготовлению подделки. Для чего понадобилось скромному провинциальному служащему, занимавшемуся краеведческими изысканиями, изготовить фальсифицированные «мемуары», общественный резонанс которых вышел за пределы Новгородской губернии? Ответ на этот вопрос дать нелегко, ибо, как справедливо заметил еще Минцлов, видимые мотивы фальсификации не обнаруживаются.

Переписка рукописей в монастыре. Древнерусская миниатюра.

Для выявления таких мотивов хотя бы на уровне гипотезы отметим, что в «мемуарах» отчетливо выделяются четыре темы или сюжетные линии: Новгород и падение его вольности; княжна Серафима с ее несчастной любовью и позднейшим увлечением книжностью; Назарий и его трагическая судьба; жизнь семьи княжны Серафимы (отца, брата, родственников). В той или иной степени все эти темы или сюжетные линии очерчены на основе реальных фактов общероссийской и собственно новгородской истории, что говорит о знании фальсификатором основного корпуса введенных в научный оборот исторических источников (прежде всего Софийской второй летописи). Названные сюжетные линии объединяет фигура княжны Серафимы – монахини Марии, волевой и умной русской женщины, которая предпочла после смерти возлюбленного светской жизни монастырь. Здесь в монашеских бдениях, в чтении и переписывании книг она нашла духовную утеху.

«Мемуары» подробно и последовательно раскрывают читателям образ мыслей, характер, поступки русской женщины рубежа XV – XVI столетий. И здесь нам следует вернуться на несколько десятилетий назад и вспомнить, что в 1803 г. на страницах популярного журнала «Вестник Европы» впервые была опубликована статья Н. М. Карамзина «Известие о Марфе Посаднице, взятое из жития св. Зосимы». «Женщины, – писал Карамзин, – во все времена и во всех землях жили более для семейственного щастия, нежели для славы: мудрено ли, что их имена редки в Истории?» Тем не менее, продолжал будущий историограф, природа иногда создает и женские незаурядные характеры, примером которых может служить и Марфа Борецкая. Описав ее злоключения, Карамзин выразил желание, чтобы «когда-нибудь искусное перо изобразило нам галерею Россиянок, знаменитых в истории или достойных сей чести… Правда, что русские летописцы, в которых должно искать материалов для сих биографий, крайне скупы на Подробности; однако ж ум внимательный, одаренный историческою догадкою, может