Адмирал Колчак. Драма Верховного правителя - Владимир Геннадьевич Хандорин

Ничего подобного со стороны белых правительств А.В. Колчака, А.И. Деникина и других вождей Белого движения не было – как в их правоустанавливающих документах, так и на практике (в связи с чем говорить о «белом терроре» можно лишь с натяжкой). Лица, заподозренные в подпольной деятельности в пользу большевиков либо совершившие преступления при советской власти, подлежали суду; исключение из этого правила при А.В. Колчаке допускалось в прифронтовой полосе в боевой обстановке – как уже говорилось, приказ по армии от 14 мая 1919 года предписывал коммунистов и добровольцев Красной армии в боях в плен не брать и расстреливать на месте[589]. Подобная практика применялась иногда и в отношении лиц, пытавшихся вести работу по разложению войск хотя бы и в тылу. Из приказа коменданта Омска от 17 февраля 1919 года: «Агитаторов и подстрекателей, появляющихся на местах расквартирования войск, расстреливать на месте»[590]. Система же заложничества, принятая у красных, у белых в централизованном виде отсутствовала. Единственным широко известным документом на эту тему, который постоянно смакует просоветская пропаганда, был приказ колчаковского генерала С.Н. Розанова от 28 марта 1919 года о взятии заложников при подавлении Енисейского восстания. Однако этот приказ был отменен по настоянию министра юстиции правительства А.В. Колчака[591], равно как приказ чехословацкого полковника Крейчего от 11 мая 1919 года о взятии заложников вдоль Транссибирской железной дороги был отменен как «незакономерный» Комитетом по обеспечению порядка и законности при правительстве Колчака[592]. Недаром сами большевики, давшие миру образец куда более жестокой диктатуры, нежели колчаковская, между собой (не для публики) называли Колчака «маргариновым диктатором».

Просоветская пропаганда часто повторяет в доказательство тезиса о «преступлениях Колчака» якобы имевшее место его распоряжение от 23 марта 1919 года, переданное Розанову, в соответствии с которым будто бы и был написан этот приказ. Однако, как показало расследование историков, в тексте распоряжения, переданного по телеграфу 20 (а не 23) марта от имени А.В. Колчака военным министром Н.А. Степановым командующему Иркутским военным округом генералу Артемьеву[593], ни о каких заложниках речи не шло. Пункт о заложниках появился в передаче этого распоряжения со своими дополнениями самим Артемьевым генералу Розанову телеграммой от 23 марта[594] (кому интересно, подробности этой фальсификации и расследования по ней можно прочитать в примечании по предыдущей ссылке).

И это далеко не единичный пример пропагандистской фальсификации. В свое время советская пропаганда без стеснения тиражировала в качестве «жертв колчаковского террора» фотографии умерших от тифа, которых не успевала хоронить отступавшая в жестокие сибирские морозы армия В.О. Каппеля, и собственных жертв (например, в Иркутске).

Уже говорилось, что в июне 1919 года при колчаковском правительстве был создан межведомственный Комитет по обеспечению порядка и законности в управлении, в составе министра внутренних дел, министра юстиции и военного министра[595].

Не поощрялось белыми и анонимное доносительство, махровым цветом распустившееся при советском режиме. Так, в мае 1919 года командующий Омским военным округом официально объявил, что анонимные доносы впредь рассматриваться не будут.

Также просоветские публицисты любят цитировать известный «меморандум» чехословацкого Национального совета, изданный после падения Омска (13 ноября 1919 года) и обращенный к союзникам, в котором чехи, изображая себя мучениками долга, поставленными в невыносимые условия, и требуя немедленного возвращения на родину, заявляли: «Под защитой чехословацких штыков русские военные органы позволяют себе такие дела, перед которыми ужаснется весь цивилизованный мир», приводя в пример «выжигание деревень, убийства мирных русских граждан целыми сотнями»[596] и т. п. При этом умышленно «забывалось», что колчаковская власть держалась вовсе не чехословацкими, а русскими штыками, поскольку чехи составляли в общей массе войск в разное время от 1/8 до 1/3, к тому же давно уже стояли в тылу (последний эпизод их участия в боевых действиях относится к декабрю 1918 года). Более того, сами чехи позволяли себе подобные действия, о чем красноречиво говорит упомянутый выше приказ полковника Крейчего о взятии и расстреле заложников, отмененный правительством Колчака. Но об этом, конечно, «скромно» умалчивали и сами чехи, давно желавшие одного – попасть домой и ради этого готовые на любые подлоги, и современные просоветские авторы, известные своим «выборочным» цитированием.

Не меньше любят ссылаться «свидетели советской власти» и на «подтверждения» французского генерала М. Жанена и американского генерала У. Гревса о «зверствах колчаковской военщины». При этом генерал Гревс, известный своими левыми взглядами и предубеждением против белых, находился на Дальнем Востоке и имел дело в основном с атаманами Семёновым и Калмыковым, действительно известными своими злоупотреблениями в отдалении от Омска и при поощрении японцев – соперников американцев. Что касается генерала Жанена, то этот деятель, ответственный за выдачу А.В. Колчака вопреки ранее данному слову офицера, по возвращении на родину готов был на любые очернения, лишь бы оправдаться, так как его поступок вызвал осуждение даже в официальных кругах Франции, не говоря об англичанах (впрочем, это ему не помогло, и карьера генерала на родине на этом закончилась).

При этом ревнители СССР совсем обходят молчанием воспоминания других союзных деятелей, вроде того же полковника Дж. Уорда, свидетельствующие в пользу Колчака. Все это вполне укладывается в их пропагандистскую схему «выборочного цитирования».

Все это, разумеется, не исключает наличия действительно жестоких эксцессов, происходивших в хаосе Гражданской войны с ведома отдельных полевых командиров (вроде атаманов Г.М. Семёнова, Б.В. Анненкова и И.П. Калмыкова у Колчака, генерала В.Л. Покровского у Деникина и др.), хотя по массовости они меркнут в сравнении хотя бы с широко известными массовыми расправами большевиков над сдавшимися на милость победителя военнослужащими врангелевской армии в Крыму, жертвами которых, по подсчетам современного крымского историка-краеведа Д.В. Соколова, стало около 20 тыс. человек. Да, расстрелы и виселицы на фонарных столбах (как и порка шомполами) были типичными явлениями с обеих сторон в ходе Гражданской войны. Но масштабы были разными.

Важно другое: если белогвардейские власти в лице их высших руководителей все-таки старались ввести репрессии в какие-то рамки законности и пресекать злоупотребления, то советская власть своими актами всячески поощряла, выражаясь словами В.И. Ленина, «энергию и массовидность террора». И в этом принципиальная разница между красным и белым террором.

Глава 7

Колчак и Антанта

Общие принципы внешней политики

Внешняя политика белых строилась на союзе с державами Антанты, что прямо вытекало из непризнания заключенного большевиками сепаратного мира с Германией. Таким образом, и в этом А.В. Колчак и другие белые вожди следовали традиции, сложившейся в ходе Первой мировой войны. Соблюдая принцип правопреемственности от дореволюционного Российского государства, правительство Колчака приняло на себя не только внутренние, но и внешние его обязательства, в частности, внешние долги Российской империи и Временного правительства специальной декларацией от 21 ноября 1918 года[597]97 (к концу 1917 года внешний долг России превышал 12 млрд рублей).

В глазах белых большевики были к