Огонь. Она не твоя.... - Весела Костадинова

Альбина замерла, её пальцы, всё ещё лежавшие на его груди, невольно сжались, вцепившись в кожу. Его слова, такие простые, но такие тяжёлые, ударили её, как холодный ветер. Она смотрела на него, пытаясь найти в его лице намёк на привычную насмешку, но видела только обнажённую правду. Её голос, когда она заговорила, был едва слышен:

— Я не понимаю этого, Яр… — прошептала она, её глаза искали ответа в его лице. — Может, со временем все бы наладилось? Но почему? Почему, если это так, ты всё равно так настойчиво пытаешься…

— Жениться на тебе? — перебил он, хмыкнув. — Да потому что единственное, о чём я сожалею в своей жизни, Аль, это то, что семь лет назад, на той чёртовой свадьбе, не перекинул тебя через плечо, не извинился перед гостями и не потащил в ЗАГС!

Альбина моргнула, её губы дрогнули, и она не удержалась от короткого, удивлённого смеха, несмотря на тяжесть момента.

— Я бы тебе глаза выцарапала!

— Ничего, — парировал он. — Жила бы со слепым мужем. Кормила бы с ложечки, гулять водила… С моими деньгами это бы проблемой не стало. — Он поцеловал ее в макушку.

— Я думала… ты хотел меня в любовницы…

— Я тоже так думал, — серьезно кивнул он. — Пока ты не ушла. Пока не отпустил под тем фонарём. Пока не стал искать глазами повсюду… на каждом совещании, на каждом мероприятии. Пока ложась в постель с очередной куклой не вспоминал тебя. Пока не понял, что каждая новая любовница — отражение тебя. Но не ты…. Ни в одной не было той наглости и дерзости, той решимости, той безбашенной, если не сказать, психованной смелости.

— Почему, Яр? Почему ты не…. Не нашел меня… почему… молчал столько лет?

— И что бы я сказал тебе, малышка? Что ошибся? Что не забыл? Много раз хотел…. Много раз, закрывая глаза, брал билеты и мысленно летел к тебе….. Но, Аль… ты бы меня услышала? Или снова решила, что я играю тобой? К тому же твоя карьера стремительно шла вверх, ты на глазах становилась сильной, решительной и успешной женщиной. О тебе начинали говорить региональные элиты, тебя опасалась сама Илона — мастер политических игр. Я наблюдал и гордился тобой. Гордился глупой, необъяснимой гордостью… Но каждая твоя победа делала тебя все дальше от меня… Аль, я ведь много раз делал тебе предложения о работе, справедливо полагая, что если ты хоть немного, хоть что-то чувствовала ко мне, то приедешь. Делал через подставных лиц, заманивая тебя домой. Думал, если приедешь, если пересечемся… я постараюсь все с начала начать… Хоть малюсенький шажок…. Хоть тень намека, и я бы бросил все силы, чтобы быть рядом. Но ты отклоняла все предложения снова, снова и снова…. Вызывая злость, ревность, бессилие что-то изменить. …

— Я не бралась за работу из-за тебя, Яр… — глухо призналась Альбина, утыкаясь лицом в его плечо. — Я так долго возводила барьеры, чтобы больше ничего не чувствовать. Так долго старалась избавиться от слабостей, вызываемых чувствами, и знала — встреть я тебя снова, и ты снова перевернешь все. Что по итогу и произошло. Ты всегда вызывал у меня эмоции — сильные, неправильные, опасные. Будил во мне огонь…. И это было опасно для меня….

Оба молчали, глядя в потолок.

— Так мы и потеряли семь лет… — подвел итог Ярослав. — А мне оставалось только скрипеть зубами, злиться, порой до ненависти, ревновать к каждому, кто приобнимал тебя за талию, и присматривать за тобой, чтобы не натворила глупостей со своей безбашенностью.

— Ну как-то справилась без тебя… — фыркнула Альбина.

— Да ну? — насмешливо переспросил Ярослав. — Аль, ты хоть представляешь, что с тобой москвичи сделать хотели, после твоего выступления на ПМЭФ? После того как ты им правду матку при международных журналистах фиганула?

— Ой, да ладно… Ничего бы они мне не сделали!

— Конечно! — язвительно бросил Ярослав, его брови взлетели вверх, а в голосе зазвучала смесь раздражения и сарказма. — После того количества коньяка и виски, которые я в себя влил на тех переговорах, они, конечно, смягчились! — Он театрально закатил глаза, но в его тоне чувствовалась неподдельная досада. — Альбина, пожалей печень старого мужика, не делай так больше.

— Что? — Она резко подняла голову, её глаза расширились от шока, и она уставилась на него, словно не веря своим ушам. — Ты серьёзно?

— Аль, а что мне оставалось делать, как не прикрывать твои тылы? — вспыхнул он, его голос стал громче, но в нём сквозила не только злость, но и что-то похожее на заботу. Он приподнялся на локте, его лицо оказалось ближе, и в его глазах горела смесь упрёка и тревоги. — Не спорю, впечатление ты произвела… незабываемое. А я потом два месяца печень восстанавливал, таскаясь по их кабинетам, чтобы они тебя не разорвали!

— Яр!

— Дима бы все равно тебе это рассказал, — пробурчал Ярослав. — Сученыш и правда ведь почту мою вскрыл….Уволю к херам всех айтишников!

Альбина не знала, что сказать.

— Яр… а что ещё… он вскрыл?

Ярослав помолчал, его взгляд, устремлённый куда-то в потолок, стал тяжелее. Тени от почти севшего солнца дрожали на его лице, подчёркивая резкие черты и морщины, которые, казалось, стали глубже в этот момент. Он облизал губы, словно подбирая слова, и наконец ответил:

— Завещание моё… — Он сделал паузу, словно давая ей время осознать. — Оно тоже на почте было.

— Ты спятил? — Альбина резко приподнялась на локте.

— Аль… — Ярослав вздохнул, его рука на её талии дрогнула, но не отпустила. Он снова облизал губы, будто слова давались ему с трудом. — Давай-ка посмотрим правде в лицо. Мне пятьдесят два. Никто не знает, сколько мне ещё отпущено. — Его голос стал тише, но твёрже, словно он уже давно принял эту мысль. — Видишь ли, любимая, Артур… он живёт своей жизнью. Его право. Ему достанутся все активы в Штатах — этого больше чем достаточно на пару поколений безбедной жизни. Да и не потянет он бизнес здесь… нет ни характера, ни упорства…..

— Яр… — начала Альбина.

— Да, знаю. Говорю сейчас не как отец, а как ревнивый мужик. Что поделать, я ревнив. Но всё моё в Европе и России… — Он замолчал, его взгляд стал глубже, почти болезненным. — Я хочу оставить это той, кого обидел….

Она замерла, её дыхание сбилось, а пальцы, всё ещё лежавшие на его груди, невольно сжались, впиваясь в кожу. Его слова были как удар — не резкий, но тяжёлый, оставляющий после себя гул в груди. Ярослав продолжал, не отводя взгляда, и его голос стал ещё