Египетский дом - Алла Дубровская

и через этот кризис. Ни для кого не секрет, что у нас есть токсичные активы. А у кого их нет?! И все знают, что мы понесли убытки, но эти убытки нас не потопят. Мы выстоим. Я верю и знаю, что так будет. Кто–то хочет нашей смерти. Не дождутся. Я убью их сам. Я вырву сердце из их грудной клетки и буду жрать его, пока они не подохнут! – и для пущей убедительности оскалился и показал, как он будет это делать, свирепо блеснув глазами из–под нависших бровей. Ни дать ни взять настоящая Горилла Уолл–стрит…или волк.

Настроение людей поднялось. Они ответили дружными овациями и криками: «Мы с тобой, Дик!» Не так уж много было сказано в этой речи, но главное было достигнуто: будущее больше не казалось безнадежным. Успокоенные сотрудники разошлись по рабочим местам.

Пока Фолд показывал, как убивают на Уолл–стрит, Грегори в своем кабинете натаскивал Эрин Коллан. Именно ей предстояло поведать миру, и в первую очередь акционерам88 банка, о том, что Lehman жив и не собирается умирать. Ричард Фолд никогда не нанял бы женщину, да еще адвоката по образованию, на должность главного финансового директора, но Джо Грегори усмотрел в этой красивой и энергичной сорокалетней блондинке те качества, которые больше всего ценил в людях: целеустремленность, доходящую до агрессивности, и готовность на многие жертвы во имя карьеры. Конечно, у этой дочери полицейского из Квинса89 была хватка, иначе, разве позвонила бы она в Lehman, предложив себя в качестве специалиста по налоговому праву. С блеском пройдя собеседование, Коллан получила офис с окнами на Таймс–сквер, куда деловито спешила по утрам со стаканчиком кофе в руке и легким макияжем на лице, вливаясь в многотысячный поток сотрудников банка.

Неизвестно, сколько времени просидела бы она на своем месте, дожидаясь очередных повышений в должности, если бы не одно обстоятельство: ей удалось привести в банк несколько крупных игроков, заключив с ними выгодные контракты. И вот тут Грегори предложил ей место главного финансового директора. Позднее, Эрин признается, что сама не ожидала, да и не рассчитывала на такое стремительное восхождение. Это была самая высокая должность на Уолл–стрит, занимаемая когда–либо женщиной, и несмотря на злые толки о том, что ей больше подходит роль в фильме «“Секс в городе», Коллан справлялась с этой должностью совсем неплохо. Во всяком случае, так она думала. Но, так или иначе, финансовую политику банка определяла не она. Многие сомневались даже в том, что она вообще что–либо понимала в этой политике.

Сейчас Эрин готовилась к главному моменту своей жизни: выступлению на конференции с квартальным отчетом Lehman Brothers. Ей нужно было не только свободно выпаливать заученные наизусть цифры, но и с легкостью отвечать на всевозможные вопросы, обещающие быть трудными. Именно ответы на эти вопросы и волновали больше всего Грегори.

После того как все варианты были обсуждены и проиграны несколько раз, Коллан отправилась в свой кабинет. Казалось бы, она уже достигла главного в жизни: была принята в члены элитарного «Клуба 31–го этажа», получала зарплату со многими нулями, прекрасно выглядела в деловых костюмах, специально заказанных для нее в Bergdorf Goodman90, но самой Эрин этого было мало. Ей хотелось купить дом миллионов за пять–семь на Лонг–Айленде, на выходные ездить в Хэмптон поиграть в гольф с людьми с Уолл–стрит, а на работу летать в личном вертолете, как это делал Джо Грегори. Во многом осуществление этих планов зависило от завтрашнего дня.

Стараясь справиться с волнением, она включила канал NBC, по которому шло интервью с Хэнком Полсоном. Пора было возвращаться в день сегодняшний, где ей ясно давали понять, что ее честолюбивые мечты могут не сбыться по причинам от нее не зависящим. Осторожно подбирая слова, Полсон посылал финансовому миру сообщение о том, что правительство совсем не настроено выкупать какой–либо банк, оказавшийся в ситуации, подобной Bear Stearns.

Остаток рабочего дня Эрин провела на телефоне, стараясь успокоить деловых партнеров, и заверяя их в способности Lehman Brothers выполнять свои обязательства.

Как и рассчитывал Фолд, прибыль банка в четыреста восемьдесят девять миллионов долларов за последний квартал, безукоризненно представленная Эрин Коллан на конференции 18 марта, успокоила инвесторов. К закрытию биржи цена акций банка поднялась на сорок шесть процентов, почти отыграв потери предыдущего дня. В прогнозах многих финансовых аналитиков зазвучали более оптимистичные ноты в отношении Lehman. Многих, но далеко не всех. Кое–кто из числа очень влиятельных игроков на бирже усомнился в достоверности такой высокой прибыли, назвав Lehman «карточным домиком». Нашлись и те, кто, предвидя скорый крах банка, продолжал делать ставки на понижение.

Высокий показатель прибыли Lehman не произвел особого впечатления и на Хэнка Полсона. Его не столько обеспокоили убытки от ипотечных кредитов (а у кого их не было), сколько то, что банк за три месяца не прибавил ни одного цента к своему капиталу91.

– Неужели он жадничает на дивидентах?92 – усмехнулся Полсон, просматривая отчет.

Всего пару лет назад, в бытность директором Goldman Sachs, Полсон морщился при одном только упоминании имени Дика Фолда и называл Lehman Brothers «шайкой бандитов», но глава казначейства должен ладить с каждым руководителем банка на Уолл–стрит. Поэтому он начал регулярно звонить Фолду и, в конце концов, нашел с ним общий язык.

На этот раз Дик очень воодушевленно откликнулся на предложение Полсона поискать новых крупных инвесторов.

– А что ты скажешь насчет Уоррена Баффета? Мы хотим предложить ему стать нашим акционером. Одного его имени будет достаточно, чтобы успокоить рынок. Как ты думаешь, Хэнк, он откликнется?

Вопрос был задан неслучайно, на Уолл–стрит знали о дружбе Полсона и Баффета.

«Сейчас он попросит меня позвонить Баффету, – подумал Полсон, – а я не могу, старик подумает, что я нажимаю на него, и разозлится. Хорошо бы Дик справился с этим сам».

Правильно поняв молчание Хэнка, Фолд перевел разговор на другую тему.

Легендарный инвестор не любил людей с Уолл–стрит. Они казались ему заносчивыми сукиными сынами, всегда скрывающими истинное положение дел. В голосе Фолда, говорящего с ним по телефону, Баффету послышались нотки высокомерия, смешанного с подобострастием. Таким людям он не потакал, поэтому сразу перешел к делу: девять процентов дивидентов с вложенных четырех миллиардов при цене сорок долларов за акцию. У Фолда хватило выдержки вежливо закончить разговор. Бросив трубку, он дал волю распиравшему его негодованию:

– С чего это старик взял, что я разбегусь платить ему триста шестидесят миллионов в год только за одно его имя? К