Сады земные и небесные - Лидия Николаевна Григорьева

Длится, воли нас лишая

и сводя с ума,

эта личная, большая,

темная зима…

Конечно, это стихотворение не о зиме и не о спичках. Оно о душевной опустошенности лирической героини. Похожее чувство душевной пустоты герой Высоцкого выразил другой, «физиологической» метафорой «Да, и утром все не так / Нет того веселья. / То ли куришь натощак, / То ли пьешь с похмелья». Именно этому трагическому чувству соответствуют слова «личная, большая, темная зима». Кто-то предложил индивидуальное «личная» заменить на общественное «русская». Нет! Никакая эта зима не русская, не норвежская и не ямало-ненецкая. Это личная темная большая зима тоски и безнадежности, охватившей лирическую героиню этого гениального стихотворения. Еще один, давно отмеченный мною, шедевр Лидии Григорьевой. Невероятной силы метафора жизни, любви, красоты, наполненная всеми цветами и ароматами этого чуда. Это стихотворение «Шмель золотистый»:

Необратимая жизнь – коротка,

мчится, на стыках грохочет.

Шмель золотистый в устье цветка

долго и нежно хлопочет.

И, за витком завивая виток,

в звоне зеленого зноя,

шмель золотой окунает в цветок

тело свое молодое.

……………………………………………..

Венчиком дымным стоит над цветком

жаркий дурман аромата.

Это не важно, что будет потом,

жизнь коротка, но чревата…

5.

Поэзия Лидии Григорьевой – книга сновидений в сумасшедшем саду реальности. Это сны об утраченном прошлом и несбыточном будущем, о страстях и искушениях настоящего и о смывающей их бесстрастной реке времен.

Необходимо понять, что это за сновидения.

Сюрреализм Лидии Григорьевой – это не сублимация бессознательных комплексов, не игра воспаленного воображения и не схоластические умопостроения. Поэтическая природа Григорьевой – реализм, тот самый, который Пастернак определил как «крест и предопределение». Реализм, исключающий «ходульный пафос, ложную глубину и наигранную умильность, – все формы искусственности».

В ее сюрреализме нет и мистики. Она не пытается заглянуть в «иной мир», чем занимались символисты и обэриуты. Ее образы не духовидческие галлюцинации и не богоискательское визионерство, они представляются сложными, развернутыми метафорами, навеянными ей ее щедрой музой. Поэтому ее поэзия, по большому счету, не сюрреализм, а глубокий и мудрый реализм.

Недавно вышла книга Лидии Григорьевой «Поэзия сновидений», в которой собраны стихи, реально приснившиеся ей за многие годы ее поэтической жизни. Мне посчастливилось поговорить с ней на эту тему. Вот этот разговор.

Л. Г.: Это давно задуманная книга! «ПОЭЗИЯ СНОВИДЕНИЙ – стихи, которые приснились». С послесловиями двух(!) психотерапевтов.

Ф. О.: Очень рад! Сновидения для Вас относительно новая «отрасль». Хотя, помню, меня когда-то потрясло Ваше стихотворение о мертвом художнике. Да и садовник тоже «сновиденческий» персонаж. Нет, я не прав. Это Ваша тема, конечно.

Л. Г.: Да, это ИЗБРАННОЕ. И даты там: 1965–2015. Собрание моих снов-видений за всю долгую литературную жизнь. Давняя задумка. Десять лет назад я выступала в Музее Сновидений в Питере. Там и родился замысел – из тезисов моего выступления.

Ф. О.: Стихи вообще всегда приходят во сне, даже если наяву. Потому что они появляются ниоткуда, как сон. При этом они могут быть реалистическими, сюрреалистическими или вообще беспредметными. Главное, что их сочиняет муза. Плохо, когда поэт начинает это делать за нее – тогда получается заданно, жестко и одномерно. От этого, как мне кажется, пострадал когда-то Юрий Кузнецов. Некоторые его сюрреалистические стихи сконструированы, а не навеяны. И Вознесенский иногда конструировал. Это уже не сон, а конструкторское бюро сновидений!

Л. Г.: Возможно. Имитация (любая) всегда заметна.

Ф. О.: А вот обэриуты жили во сне. Они из него не выходили. За что и наказаны, наверно, – в те времена спать не полагалось.

Л. Г.: Не думала об этом. Но, Фадей, НАИТИЕ и СОН структурально и психоделически – из разных сфер. Это мое мнение подтверждают специалисты. Есть великие сновидцы: Блейк, Кольридж, Лермонтов. И вершина – сон Татьяны. Думаю, Пушкин видел этот сон. Слишком он СОН!!!

Я свои сны не выдумала, я их все – прожила.

Ф. О.: Да, конечно. Помните у Заболоцкого сон: младенец складывает зернышки эротической кашки? И у Высоцкого про взрезанное брюхо дельфина и привередливых коней. Но для Высоцкого это нехарактерно, а для Заболоцкого – органично. Потом из него это вышибли, и его сны прекратились.

Л. Г.: Не-ет, поздний Заболоцкий тоже непрост. Там есть мистический (но не сновидческий) туман. Высоцкий очень реален. Он – от мира сего. И в этом нет ничего худого. Я в молодости его не ценила – слишком витала в облаках. Теперь осознаю, что таланту там было немеряно. И что он неповторим, как все подлинное.

Ф. О.: Заболоцкий мистик, а Высоцкий драматург. Он свои сказки тоже выстраивает. По виду – сон, а фактически драматургическая конструкция, в которой ружье выстреливает, когда положено. Я это не в осуждение: реализм не менее сложен и продуктивен образно. Просто это разный подход. А у Вас получается и так, и этак. Причем, великолепно.

Л. Г.: Ой, спасибо. Согласна, что Высоцкий театрализован, завязан на сюжет. Это и отвращало. Но ведь помудрела же! А в молодости восхищалась его составными рифмами. Природный дар. Высоцкий и Заболоцкий – это два разных поэта. Да. Но оба мною горячо любимы. До телесной дрожи.

Ф. О.: Высоцкого некоторые не считали поэтом. Мне казалось, что это от зависти к популярности Высоцкого, который не просто потеснил их, но вытеснил из сферы общественного внимания. Собственно, они сами себя вытеснили, и обижаться им не на кого.

Л. Г.: Отдельная и болезненная тема. Шестидесятники словно бы боялись В.В. и не понимали причины его популярности. Поэт-песенник! Это была презренная литкаста. И ОНИ пытались засунуть В.В. в эту нишу!

Ф. О.: И все же ранний и поздний Заболоцкий – это два разных поэта, и второй не менее значителен, чем первый. Но первый Заболоцкий переполнен куражом каким-то немыслимым, свою философию он сам не понимает и не старается понять, оставляя ее на совести музы. Он доверяет ей полностью. А у позднего Заболоцкого появилась заданность. К счастью, в этот период он тоже слушал музу и не позволил себе впасть в нравоучительство.

Л. Г.: Да, так и есть.

6.

Меня когда-то очень поразила метафора из раннего стихотворения Лидии Григорьевой. Она настолько сильная, что впору назвать ее уже сверхметафорой. Сюрреалистичная по своим видимым масштабам и реалистичная по художественному содержанию.

* * *

На чердаке в полутьме паутины

мертвый художник рисует