Сады земные и небесные - Лидия Николаевна Григорьева

Линия вправо. Наискосок.

Желтая краска. Белый висок.

А перед ним на складном табурете

голая женщина в красном берете.

……………………………………………

Умер художник – он еле стоит.

Дальних потомков его восхитит

пиршество линий, бледность плеча,

мужество гения и палача.

Лидия Григорьева: Поль Элюар и французские сюрреалисты – тема моего диплома в казанском университете. Я вся была ими пропитана! Даже брала уроки французского, чтобы читать их в оригинале.

Лидия Григорьева так и осталась «пропитанной» сюрреализмом, но только ее сновидческие фантазии направлены не в иной мир, а в этот…

Недавно мы с друзьями шли по ночному городу, и я им рассказывал о Лидии Григорьевой и ее стихотворении, которое очень подходит для иллюстрации ее метафорической речи. Его же я дважды процитировал в своей «Алгебре гармонии», потому что оно и там хорошо вписалось в обсуждаемую тему. Вот это прекрасное произведение:

* * *

Как я, однако, заторопилась —

Жить и живописать…

Ночь закудрявилась и затмилась —

Нужно живьем описать.

День закудрявился и зарделся —

Впишем в строку не раз.

Кто у костра бессмертия грелся,

Знает, что он погас…

Ф. О.: Лидия Николаевна, это Ваше стихотворение безукоризненно в каждой букве, но насчет костра я не согласен. Он не погас и уже никогда не погаснет. В этом убеждают хотя бы те несколько бессмертных стихотворений, которые я привел в этих заметках.

Здесь наряду с метафорическими днем, есть ночь. Костром ярко высвечены прямые и неожиданные значения слов. «Ночь закудрявилась и затмилась»… Никто так не говорил, а это так и есть. Именно так! День закудрявился и зарделся. Иначе и не бывает. Как это понятно: «живьем описать»! Не живо, не правдиво, не реально, не натуралистично, а «живьем». Сколько энергии в каждом слове, сколько страсти и мудрости! Это бессмертие.

Лидия Григорьева: … Погас или не погас… Но все-таки там кто-то «грелся». Головешки еще долго будут обдавать жаром того, кто осмелился приблизиться к кострищу вечности. Где-то так… опасная близость…

А холодом обдает со спины. Разве нет?

Близость к костру по-разному воспринимается в разном возрасте. Да и костер становится другим. Костер Батюшкова представлялся ему не так, как нам. Может быть, ему казалось, что его костер погас, или, что его затмили другие. У Сумарокова – свой костер, у Апухтина – свой, у Иннокентия Анненского – тоже… Но все их костры бессмертны.

Бессмертен и костер Лидии Григорьевой.

Июль 2015

Сад после бурелома

постоять у дверного проёма – невпроглядь

сад идет по следам бурелома – не догнать

не отсрочена, неустранима – эта боль

всюду коконы из кокаина – будет моль

как плетутся волокна живые – да не те

жутко раны болят ножевые – сад в беде

вылетает из кокона жадный мелкий зверь

не прикроешь от бури нещадной нашу дверь

койкоместо в глубинах дурдома – ой, ни зги!

сад идёт по следам бурелома – в тлен тоски

был отравленный ветер отведан – налету

разве ад на земле заповедан? – сад в цвету!

разве вправду дорога ведома в грязь и слизь?

ты постой у дверного проёма – помолись!

разве в холоде, сыри и дури – наш удел?

сад всегда оживал после бури – Бог велел.

«Я штопаю дыру в миропорядке»

Ирина Знаменская

Стихи поэтов, давно не живущих в России, обладают некоей общей трудно определяемой молекулой инобытия – отсутствия в… или, скажем, присутствия вне… Стихи эти могут быть о России или, например, о Канаде; они могут быть талантливы более или менее, энергичны или элегичны, но мы все равно почувствуем: сии строки написаны теми, кто живет там, а эти – теми, кто присутствует здесь. То ли груз проблем и забот до большей сухости отжимает творожок наших тутошных мозгов, то ли присутствует у зарубежных коллег элемент превосходства – наблюдателя над участником (но ведь со стороны – не свысока?..), то ли проблемы и заботы другие: Бог весть…

Это предисловие нужно мне для того, чтобы напомнить банальное: из каждого правила бывают исключения.

Таковым исключением и явилась для меня новая книга стихов Лидии Григорьевой «Воспитание сада». Григорьева, автор поэтических книг, изданных в России и за рубежом, уже много лет живет в Англии. Чем же достигается ощущение пребывания автора и российского читателя в едином жизненном пространстве? Удачной ли композицией книги, включением в нее стихов разных лет, вплоть до юношеских, написанных еще в России, или не утраченным ощущением себя – здешней и только здешней, в какие бы географические точки ни забросила судьба, – трудно сказать…

Степь взлетает, раздутая как цеппелин,

и летает сама над собою.

Воздух мягкий и вяжущий, как пластилин,

под тяжелой прогнулся стопою…

Скорее всего, здесь и то, и другое, и что-то еще. Ощущение единства. Единства – в масштабе мироздания. Божий дар – Сад. Все живое в нем – родственно друг другу. Чужое воспринимается всего лишь как непривычное, в худшем случае – неуютное, но не как враждебное. Нужно только притерпеться, вникнуть, понять – и почувствуешь это спасительное умиротворяющее единство. Даже небольшой внутренний цикл «Свобода выбора и кокон кокаина» – это как зарисовки пороков, не «капричос», а, скорее, русские лубочные картинки. Лучшие стихи книги оставляют у читателя необычное, по нашим временам, эмоциональное послевкусие: целостности мира и присутствия надежды. Это, скорее, синтез, а не анализ. Из разнокалиберных забот, печалей, переживаний, радостей произрастает свой личный сад, сплетающий ветви с бескрайним, звездным. Если не удается изменить в лучшую сторону материальный мир, надо попробовать сделать это в собственном космосе – в Саду:

…кипит шиповник, пенится у губ!

Я штопаю дыру в миропорядке…

В этом Саду все зависит не столько от внешних движений жизни, сколько от движений души:

Распластался под тяжкою тучей

то ли ворон крутой и горючий,

то ли призрак иссиня-пурпурный,