Сады земные и небесные - Лидия Николаевна Григорьева

различных растений. Этот Сад не ограничивается земными координатами; это звездный, астрономический Сад, и в этом смысле он – знаковое понятие выстраданной всей жизнью философии поэта. Лидия Григорьева и сама понимает это. Вот что говорит она в предисловии к книге «Воспитание сада»: «Сад – это прообраз Божьего мира. Сад – знаковое понятие… Звездное небо – тоже сад, возделанный Господом Богом…»

Сад прозревает она и в камнях Синайской пустыни, и в коралловых рифах Красного моря, и в созвездиях Карибских морей… И не только прозревает, но и посильно возделывает. В результате появляется новая поэтическая книга «Сновидение в Саду» с подзаголовком «стихи ХХI века». Такое объемное, многотрудное и многомерное воспитание Сада не дается даром: «розги пространства секут все нежней», – проговаривается поэт. Наверняка, и «все больней». Такая поэзия просто по определению не способна быть необязательной – такой зодчий Сада не способен жить «жизнью клёвой», и покой ему тоже не светит: жить ей «больно до вскрика». Но, как резонно говорил Кафка, «нельзя же не жить». Вот Лидия Григорьева и живет – сквозь Боль и Красоту, и сквозь Красоту боли – и живет как сильный человек. Она не поддается жизни и сражается с жизнью во имя того, что ей дорого:

Дней осилю череду —

жить не перестану.

Господи, в Твоем Саду

на колени встану.

Нельзя не жить, если необходимо творить и созидать. Нельзя не жить, даже если непосильно больно. Но если уж надо жить – то Лидия Григорьева живет в том мире, который создает сама – в том, где есть Красота и Величье. Быть может, создавая-воспитывая свой Мир-Сад, она пытается воссоздать Эдем, из которого были изгнаны за гордыню наши Праотец и Праматерь, пытается очистить нас, и всех последующих, от этого греха, пытается вернуть нас обратно в сияющий Рай Божественного Смиренья. Здесь у сочувственного читателя возникает множество ассоциаций, которые наводят нас на мысли об истерзанности психики современного человека. Что мы делаем с природой, зачем пришли в этот мир, что с нами станется, если каждый из нас не постарается возделать свой собственный Сад в душе или в зримой жизни?

Новую книгу Лидии Григорьевой «Сновидение в саду» можно было бы назвать «Воспитание Садом» – так бережно, человечно, не читая нотаций, воспитывает она нас, читателей, уроками Сада. Конечно, Лидия Григорьева уже давно – профессионал до мозга костей, со своими наработанными приемами и навыками. Но этот профессионализм не есть умение «дергать за струны», влиять на читателя. Все ее умение, весь литературный опыт направлены к одному – к стремлению как можно более полно и точно выразить то, что звучит, мечется, терзается невысказанностью в ее душе и разуме.

Кто-то может подумать, что ее Сад – это попытка самообмана, эскапизма, ухода от страшной личной трагедии – утраты единственного сына, что это только символ утешения и покоя, которого она ищет. Но Сад Лидии Григорьевой больше и огромнее любого самообмана, он слишком велик, чтобы быть самообманом. Сей мир – другое дело: «я тут не местная», – говорит она. И давно не местная – с тех пор как стала поэтом, творцом, созидателем, которого Бог, помимо многих испытаний бесприютностью и нелюбовью, испытал еще и трагической материнской утратой. Постижению этой непостижной трагедии Лидия Григорьева посвятила целую книгу «Небожитель»:

Чей-то голос звучит на низах —

В небесах сотрясенье:

«Не топи его душу в слезах,

А молись о спасенье».

…Чей-то голос звучит высоко,

В небеса улетая…

О, как он отлетел далеко!

О, душа золотая!

Воистину прекрасен Сад Лидии Григорьевой, поскольку произрастает он из омытой светом и пламенем чистоты ее человеческого и женского страдания. Случайно ли она берет эпиграфом к одному из стихотворений строки Марины Цветаевой: «За этот ад, за этот бред, пошли мне сад на старость лет»? И вновь – ее Сад – не Сад бездеятельного и равнодушного ко всему покоя. Вот она спрашивает себя: «Можно ли жизнь объять, не выходя из сада?» Нет, если это сад за каменным забором. Да, если этот сад – Сад всего зримого и незримого мироздания.

Мир разрушен взрывною волною,

Беспрерывно строчит автомат,

В дом поспешно вхожу, а за мною,

Благовейный летит аромат.

Это сад! Это сад бессловесный,

Расплескавший цветы у крыльца,

Два крыла разметавший над бездной,

Посылает за мною гонца.

……………….

И густая тенистая крона,

И колючие эти кусты —

Круговая моя оборона

От внезапной и черной беды.

В этом безмерном и многомерном саду по-соседски согласуются и жизнь в саду, и вечный зов к перемене мест, выпавшей на долю судьбы и ее обстоятельств: «Жадность моя к перемене мест, жизнь на вокзале!». Удивительна и вдохновенна жадность поэта ко всей географии мира, к эпохам и временам – потому так широк диапазон ее поэтического творчества. Такая жадность, вернее, всеохватность и стремление к постижению всего и вся рождает чрезвычайно самобытную поэзию, которая, подобно стихии, выносит Лидию Григорьеву на самый верх Олимпа русской поэзии. Но поднимает ее на этот Олимп и глубокая духовная связь с Родиной. Хотя уже многие годы Лидия Григорьева живет за рубежом, где работает ее муж, она – глубинно русский поэт. Ее духовные и земные корни – там, на Родине, и поэтому так страстно переживает она в себе и тьму, и свет отчизны:

Опять, как встарь, самой пришлось

преодолеть пургу.

И рысь, и Русь, и зимний лось

в снегах по требуху.

Или:

Кричали на причале,

грузили с кондачка,

армянские печали,

узбекские шелка.

Осиновые колья

Вбивали со злобой.

В грузинские застолья,

литовский зверобой…

………………………..

И разошлись по саклям,

по разным полюсам.

В житьё-бытьё накаплем

не рижский ли бальзам…

Лидия Григорьева – поэт не только подлинный, но и давно, по-настоящему состоявшийся. Многое мог бы почерпнуть опытный критик или литературовед из ее образности, афористичности, обильной метафоричности и, одновременно, мастерской лаконичности. Ее своеобразное, помноженное на знание нескольких славянских языков чувство русского слова; ее тонкое, личностное восприятие живой природы пока еще ждут настоящего критического осмысления. Мои заметки – это личные