Сады земные и небесные - Лидия Николаевна Григорьева

право быть зависимой только от настроения. Тут вопрос смены почвы, воздуха, строя мыслей и чувств, ответом на который и становится сад, требующий постоянного обогащения. Например, впечатлениями от путешествий.

Когда же в ночную пору сад на время смолкает в душе, приходит «вечная тема». И она о «безумии поэта», замкнутого, как поэт-романтик Гельдерлин (снова 18 век!) «на тридцать лет жизни» «в желтой башне». Точнее, «в пространстве пустотелых слов» («Вечная тема»). Сад тут превращается в свой антипод – род тюрьмы для сумасшедших. В резонанс теме – «иерусалимские» стихи, венчающие цикл, где есть стих-молитва «побиваемой камнями». Его героиня «блядовала, думала – можно», «лелеяла и ласкала» «окрестный люд», и вот – расплата. Спасает от жути чувство солнца: она словно впервые ощущает не просто светило, а «свет всепрощенья», Божий свет. К нему причастна и поэтесса, написавшая стихотворение в Страстную неделю.

Вот и книга заканчивается тоже солнцем. Хоть и «потусторонним», хоть и с оглядкой на трагичную судьбу «царской четы», которую Л. Григорьева, словно бы невзначай, по касательной, вспоминает в финальном стихотворении «Царь и царица». Итог же таков: довольно суеты, хватит «душу латать… жадничать, прятать, тащить и хватать, / то, что далось без усилий». Благодать только на тех, кто «умеет любить и летать» до «рваных перьев воскрылий». Если это не смерть, так сад. С его умиротворенностью запечатленной гармонии. Его можно расширить, распространить и вширь, и ввысь и вглубь, срифмовать со всем миром и своей душой. И пусть сад – форма самоуспокоения, за которой бьется пульс живых противоречий мыслей, чувств, рифм, не различающих, порой, гласные: «поди ж ты – одежды», «куча дел – зачадил», «спираль – свирель», «клёвой – королевой» и т. д. Сохраняющий сад в себе и окрест себя поэт, помнящий о том, первоначальном Саде изгнанников из Рая, никогда уже не потеряет дар поэзии, завещанный свыше.

Об этом же, то есть об изгнании и вечном стремлении вновь обрести если не Сад, так сад, пишет автор предисловия В. Месяц. Можно согласиться и с его убеждением, что «Сновидение в саду» «должно стать событием в нашей литературе». Особенно в том смысле, что ныне многие изгнанники если и возвращаются, то этажом ниже, в Ад. Книга Лидии Григорьевой освещает иной, лучший, единственный путь. Этим она интересна, талантлива, важна.

Лидия Григорьева. Сновидение в саду. Книга стихотворений. – М., Русский Гулливер, Центр современной литературы, 2009.

«Везде война. А я пишу о малом…»

Везде война. А я пишу о малом —

о розовом цветке, о тёмно-алом,

о том, как стоек маленький росток.

А между тем кровавится Восток.

Я тоже слышу за оградой сада

чудовищную музыку разлада,

раскат и грохот, и разгул стихий.

Но это не войдет в мои стихи.

Смотрю на всё отнюдь не равнодушно,

спасти готова каждого – подушно,

хочу развеять огненную муть!

Но руку сквозь экран не протянуть…

Я этот ужас так преодолею:

взращу, посею, напишу, взлелею.

И пусть предстану с краскою стыда

перед вратами Страшного Суда.

Воспитание садом

Султан Яшуркаев

Я впервые набрел на мир стихов Лидии Григорьевой, скитаясь по дебрям Интернета. Мой взгляд остановился даже не на стихах – а на самом имени Лидия. Так звали девушку, в которую я был влюблен в свои студенческие годы. Вообще-то я мало читаю современных поэтов – как-то не цепляет. Быть может, сказывается и мой «несовременный» возраст, но после чтения стихов на нынешнем «новоязе» у меня часто возникает ощущение, что это разговор ни о чем, с некоторой технической сноровкой втиснутый в рамку рифм. Мой внутренний консерватизм, упорно сопротивляющийся всемирному потопу литературной и иной необязательности, уже давно делит отечественную поэзию на «мою» и «не мою». То, что называется сегодняшней поэзией, по крайней мере, то, что мне встречалось в моих блужданьях по Интернету, видимо, «не мое». «Мое» – оно там, в другой эпохе, которая звалась «золотым веком русской поэзии».

Подборка стихотворений Лидии Григорьевой, найденная мной в Интернете, называлась «Воспитание сада». Это, с первого же взгляда, и был Сад, и я вошел в него – осторожно, отводя ветки, наугад. Прочел несколько строк. Что меня покорило сразу – так это организация речи: это был чистый, прозрачный, знакомый мне с юности литературный русский язык. А сквозь ветви-строки этого Сада увиделось мне лицо женщины – и женщины думающей, с собственным мировоззрением и своей устоявшейся, самобытной философией. Так стихи Лидии Григорьевой стали «моими». Более того, мне вдруг захотелось объяснить, почему я принял их так безоговорочно.

Я чеченец, чеченский писатель, и по воле судьбы живу в так называемом дальнем зарубежье. Человек, уже многие годы вынужденный пребывать вне ауры привычной жизни, лишенный широкого общения с понимающими его людьми, чувствует себя как бы внутренне «обуглившимся»: он понимает, почему в одном из стихотворений Лидии Григорьевой упоминается «обуглившийся» день. Такому человеку особенно дорого подлинное явление языка, на котором был написан букварь, взятый им в руки в первом классе.

Оказалось, что Лидия Григорьева живет и работает в Лондоне, и нам довелось познакомиться, хотя и виртуально. Завязавшаяся переписка подтвердила мои первые впечатления. Поэтические творения Лидии Григорьевой очень непросты, как и сама их создательница, сказавшая о себе: «жизнью живу – на просвет – непростой». С первого же соприкосновения с этими стихами возникает чувство, что в душе поэта разрушили один мир и взамен предложили другой, но не приемлет душа ничего чужого и чуждого, и вот – на развалинах былого создается совершенно новое мироздание. Лидия Григорьева возводит этот новый мир, как это совершал изначально Сам Творец посредством Слова. Сказано в Евангелии: «В начале было Слово». И сказано в Коране: «Если пожелает Он чего-либо, то говорит только «Будь!» – и оно есть».

Лидия Григорьева созидает мир из стихотворных строк, и каждая строка ее подобна тщательно отесанному камню, из которых и возводится ее величественное мироздание. И это мироздание не может не быть величественным – так Лидия Григорьева в зрелости своих чувств воспринимает Божий мир, да и в бесприютной своей юности она признавалась: «я здесь не хотела бы жить, здесь нет красоты и величья». Красоту и величье Лидия Григорьева обрела в идее Мироздания-Сада. В этом Саду много цветов и многообразных соцветий, но при всем том это не просто ботанический заповедник или собрание-гербарий