Сады земные и небесные - Лидия Николаевна Григорьева

как-то сказал мне по поводу одного моего вполне тривиального вопроса: «Некрасиво отстаивать прописные истины, их и без того ожидает триумф». А какой вопрос может у тебя вызвать раздражение?

Л. Г.: Например, зачем тебе это «любование прекрасным», если за это не платят деньги?! В таких случаях я говорю: «С этим вопросом обращайтесь в Ван Гогу. Этот Гог Иван при жизни не продал ни одной картины! А теперь ступайте и попробуйте купить его самый небрежный и неумелый ранний рисунок». Никто не знает истинной цены произведенному художником продукту. Только время назначает цену. А что касается прописных истин, то последний романтик современной русской литературы, чудеснейший Венечка, абсолютно прав. Но дело в том, что в последние годы прописной истиной стала апологетика безобразного! А то, что в человеческих душах, несмотря ни на что, осталось место, куда не ступила нога очернителя, завоевателя – это некое культурное событие. У многих средств массовой информации сейчас в чести прописная истина «агрессивного безобразия». Однако творцы безобразного во всем мире уже прошли пик своей прописной, «чернушной» славы. Так что, смею тебя заверить, Прекрасное и Величавое – это большая и далеко не банальная новость!

И. Т.: В Калифорнии, где природа особенно богата на всякую экзотическую флору (пальмы, баобабы, апельсиновые деревья…), нет растительности, схожей с нашей средней полосой. На лужке перед одним из домов я увидела любовно выращенные три березки. Только три белоствольных деревца и зеленая травка. Эффект – необыкновенный. У тебя не бывает желания посадить куст тривиальной черемухи? А потом снимать его, снимать, снимать?..

Л. Г.: Черемухи, Ира, мы на Британских островах пока что не нашли. Особенно пристрастно ее искал мой муж, Равиль Бухараев, Он, как знаток, сказал мне, что в английском языке это слово осталось как некий словарный реликт. Черемуха или исчезла или затаилась. Может быть, следует поискать ее посевернее, в Шотландии. Кроме того, как я себе это представляю, это очень трудный объект для съемок: это все равно что снимать хор! А я люблю снимать «цветочных солистов», с ярко выраженной, запредельной и неповторимой индивидуальностью. По этой же причине я не снимаю, например, сирень или жасмин, растущие в нашем саду: это как бы большая нарядная и очень пестрая цветочная толпа! На нее обязательно найдется свой фотомастер, равный Врубелю.

А берез здесь очень много, в том числе и вокруг нашего лондонского дома. Но я не рискую их снимать. Видимо, дело еще в том, что я не смогла бы их «озвучить». За ними здесь нет текста, или я его не чувствую. Березовый контекст, для меня лично, достояние литературной и живопишущей России. Это выразил еще Городницкий в потрясающей песне: «Над Канадой небо синее, меж берез дожди косые…» Я не ищу здесь Россию, в этом нет надобности – она всегда внутри меня, независимо от того, где я нахожусь и что меня окружает.

И. Т.: В послесловии к книге «Воспитание сада» (кстати, весьма пронзительное в нем письмо) есть строки: «Мой блуждающий сад – любимые книги и добрые люди». В Англии этого тоже у тебя в достатке? Тебе знакомо чувство ностальгии?

Л. Г.: Поскольку уже много лет я живу «на два дома», то ностальгия в чистом виде мне неизвестна. Бери билет, лети домой! Я живу в воздушном пространстве меж родными мне людьми. И хорошие люди не убывают, не исчезают навсегда из моей жизни. Они повсюду со мной, даже если они – только воспоминание…

И. Т. Ты как-то сказала, что хотела бы написать книгу об английских садах. Эта тема по-прежнему актуальна?

Л. Г.: О, да! У меня есть уже готовый видео- фильм об этом. И не один. Еще в дальних планах книга фото-эссе, где тексты будут перемежаться с фотографиями садов. В Англии есть, на что смотреть и чему удивляться. Но это будет Англия – в Русском фокусе. Может быть, я даже так назову один из своих следующих фото-проектов.

«Поэзия садов»

Вадим Месяц

По какой-то странной логике соответствий, соприродных то ли национальному темпераменту, то ли человеческому вообще, кажется совершенно естественным, что, уснув в саду, я увижу во сне степь. И виной тому – не наследие Срединной империи чингизидов, в любом относительно спокойном месте видевших место для передышки перед следующим броском, а обычная эстетическая предрасположенность попавшего в изобилие тянуться к скудности. Не важно, о каком изобилии идет речь: вещественном, эмоциональном или просто пышности флоры и фауны, которые предполагают существование сада. Изгнанные из него когда-то, мы на протяжении своей истории к нему и стремимся, идеализируя далекие свободные материки или ушедшие эпохи. Попав когда-то в один из садов цивилизации, Лидии Григорьевой тоже снятся «ковыль да молочай, полынь да мята», «сухие стебли старых слов», что «горят костра посредь». В одном из стихотворений она приводит строки Григория Сковороды, видимо, обозначающие для нее идеал земного существования:

«Не пойду в город богатый.

Я буду в полях жить,

Буду век мой коротати,

где тихо время бежит».

За простотой этих слов стоит опыт, понятный сейчас далеко не каждому: речь идет не о пикнике, даже не о порыве к уединению, а о состоявшемся мировоззрении, допускающим полную смену координат, живущим по иным законам и течениям времени.

«Как ты живешь, волче?» —

слышатся голоса.

Книги стоят молча,

тихие, как леса.

«Видишь, бредет лихо?

Волчью умерь прыть!».

Книги стоят тихо,

если их не открыть».

Постоянное ощущение соседства сиюминутного и потустороннего, видимого и тайного, райских кущ и волчьей степи. «Награда, к коей стремится человечество – отнюдь не счастье, будь оно бренное или вечное… Я не скажу этого вслух, ибо человеку нравится верить, что он стремится к тому самому счастью, мимо которого постоянно проходит и которым пренебрегает – такая вера в некоторое потустороннее счастье его совершенно устраивает. Он не хочет остановиться и вкусить счастья; он весь в трудных, тяжких делах, под коими погребено его сердце, – и при этом рассказывает себе сказку об этаком небесном чаепитии, тешась мыслью, что он – не просто он, но и что-то еще, и что там он увидится с друзьями… и по-прежнему будет любим – словно любовь не живет только лишь недостатками любимых, обретая дыханье в непрерывном прощенье …», – пишет Р. Л. Стивенсон в одном из писем, намекая, что преимущественно