Сады земные и небесные - Лидия Николаевна Григорьева

и дать ему заиграть, столкнув с чужим словом на перекрестке их значений. Это метафора. А можно найти редкое слово, которое само по себе ярко играет, потому что редкое и точное. Это признак большого мастерства.

Лидия Григорьева: А я себя всегда в излишней «простоте» слога винила. Не всем дано окунуться в «тайные смыслы» давно знакомых слов. Решила не сопротивляться натуре и не «мудрствовать лукаво». Пусть речь, как речка, льется! Помимо моей воли – но не мимо, а сквозь меня.

Фадей Осинников: А это и есть простота. Метафора – это изыск. А прямое говорение точными емкими словами – гениальная простота.

Лидия Григорьева: Много словесных потоков утекло, пока я это осознала, «Печалилась, что речь моя ясна…»

Фадей Осинников: Кажется, это было у Вас еще в казанских стихах.

Лидия Григорьева: Но там подтексты были сложнее.

И даже (несмотря на юность) трагичнее. «Бездомностью гордилась, бесприютностью…»

Поэзия Лидии Григорьевой была и остается бездомной и бесприютной. Но это не показной романтизм, не поза отверженного одиночки. Это правда трудной жизни и ее реалистического осмысления.

* * *

Увы, нам, милый! Как ни ерепенься —

не англичане мы, не европейцы.

Так одиноки – хоть сто верст скачи!

Мы и в Москве с тобой – не москвичи…

Лидия Григорьева: А уж в Казани-то так точно, что я была в студенческие годы сирота казанская! Чужой, и даже в чем-то чуждый мне город. Москву, ни старую, историческую, ни новую с ее наводящими на меня ужас многоэтажными «гетто» – так и не обжила по-настоящему. А Лондон и вовсе моя «Четвертая чужбина». Я даже книгу эссе так хотела назвать.

Фаей Осинников: Считается, что родина там, где прошли детство и молодость. Но когда возвращаешься туда, где когда-то жил, часто испытываешь разочарование, и обратно не тянет.

Лидия Григорьева: Не совсем так. Для меня самое родное – это берег Моря Лаптевых. Северное Сияние. Снега без края и еще – цветущая тундра на Чукотке. Дедушкин дом с вишневым садом на Хуторе Лысом. И дом с садом в Луганске. Потом сплошные мытарства – туберкулезные санатории, Нальчик, Чукотка, Казань, Москва, Лондон. «Мне целый мир – чужбина! Отечество – небесные сады!» В Казани, в ранней юности, я была особенно несчастна и одинока. Всем чужая, не на своем месте. И не в свое время. Не обжилась. Но и не обиделась. С Казанью меня на всю жизнь связали прочные «брачные узы»!

…В Казани Лидия Григорьева обрела любовь и семью, уникальное литературное содружество с выдающимся поэтом и мыслителем Равилем Бухараевым. Но это особая история.

3.

О стихописании посредством прямой речи, когда художественный образ создается не на пересечении смыслов, способом, родственным киномонтажу, а путем прямого повествования и собственными значениями слов. Это фундаментальные основы поэзии. Так строится народная поэзия, в том числе детская. Вспомнился пример из физики.

Тело, впернутое в воду,

Выпирает на свободу

Силой выпертой воды,

Телом впернутым туды.

Частушки всегда говорят с нами прямым текстом. «Живет милый под Москвою, наградил меня тоскою…». И так далее. Казалось бы, ничего метафорического, а сколько поэтической и прочей информации! Не говоря уже о музыкальности и ассонансных, новаторских рифмах. Частушки – кладезь поэзии. А метафору изобрели позднее, чтобы облегчить муки творчества «обходным маневром». Что, между прочим, отравляет жизнь людям, испорченным ложными потугами на сложность поэтического слога. У них хорошие частушки или четверостишия (трудный жанр!) вряд ли получатся. Внутренней музыки и широты смыслового обхвата не хватит. У Есенина это получалось, правда. Он вырос в этой стихии.

Лидия Григорьева феноменально владеет способом прямого стихосложения. И не только в излюбленном ею жанре четверостиший, но и в более «крупноформатной» поэзии, когда поэтический образ строится на неожиданном, но прямом, а не переносном, значении слов. Вот, что говорит сама Лидия Григорьева о прямой речи.

Мне кажется, что больше не нужна

святая простота родного слова.

Прямая речь – о, как она нежна!

Извечна, безнадежна, бестолкова…

4.

Не менее виртуозно Лидия Григорьева владеет и поэтической метафорой. Но опять же, в своем, особом смысле. Мы учимся у природы или она у нас? И это взаимосвязано и органично только в настоящей поэзии.

То не ветер ветку клонит,

Не дубравушка шумит, —

То мое сердечко стонет,

Как осенний лист, дрожит.

Это метафора. Параллельная такая. Вот вам дубравушка шумит, а вот вам мое сердечко стонет, подобно дубравушке. На столкновении понятий рисуется образ. Это типичный фольклорный прием. Но иногда параллельные линии расходятся очень далеко, как в частушке гармошка с золотыми клавишами идет отдельно, а отношения героини с гармонистом и его товарищами – отдельно. В литературной поэзии это бывает редко, а в народной – сплошь и рядом.

Интересно сравнить поэзию с шахматами. Прямогонную, ситуативную, назывательную поэзию – с позиционными шахматами, где весь фокус в точных ходах, формирующих беспроигрышную позицию на двадцать ходов вперед, во всех мыслимых продолжениях. Игроки-любители такие шахматные партии не очень любят, потому что на такое множество ходов вперед просчитывать никто не умеет, а яркий результат партии появляется именно в такой долгой игре как бы сам собой. Зато все любят романтичных героев комбинационной игры, которые не выжимают из позиции победу, а вырывают ее, сводя к одному форсированному варианту с жертвой, желательно, ферзем. Хотя, на худой конец, годится и пешка. Именно таким романтическим образом взламывает поэтический текст яркая метафора, жертвующая смыслом ключевого слова ради выигрыша поэтической партии.

Вот как это делает Лидия Григорьева.

Ее развернутая, как правило, метафора в данном тексте, на мой взгляд, изумительная, небывалая. Вернее, это фантастическое, прекрасное наложение нескольких метафор, создающих единый трагический образ, пересказать который нельзя, потому что лучше, чем в этом шедевре не скажешь.

ТЕМНАЯ ЗИМА

Что-то нынче мало свечек

на небе зажглось.

Как проснешься, тут же вечер!

Или даже – ночь.

И проснуться-то морока,

жить – причины нет…

Кто-то вырубил до срока

весь небесный свет.

Только, завтраком напичкан,

вышел: куча дел!

День обуглился, как спичка,

вспыхнул, зачадил.

Эта темь всему помеха,

впору попенять:

нет ни радости, ни снега —

нечему сиять.