Сады земные и небесные - Лидия Николаевна Григорьева

вахте или геологи в дальней экспедиции в отрыве от родных мест. Жизнь тут, конечно, намного комфортнее, чем в тайге или в российской глубинке. Но от этого пряники не становятся слаще. Поверьте мне.

А от всех неприятностей, от невезения или ностальгии я знаю одно сильнодействующее лекарство – молитву. И, конечно же, любимая работа во всех её ипостасях.

Беседу вела Ирина Дмитриева

Молодежная православная газета «Логос». N 1 (27), ноябрь 2011 г. Город Якутск.

Замужем за английским садом

(С Лидией Григорьевой беседовала Екатерина Никитина)

Мы встречаемся с Лидией Григорьевой в кафе. Я достаю диктофон, она – блокнот с ручкой, купленные ею по дороге от метро. Что-то быстро записывает. Извиняется:

– Если я не успею сейчас записать, строчки потом забудутся и разбегутся. Стихи обидчивы. Они появляются непонятно откуда – из эфира, из воздуха, иногда в виде музыки, которая гудит внутри и не дает покоя…

Я молчу, не перебиваю. Решаю пощелкать фотоаппаратом. Поэт за работой – такой сюжет!

– Кстати, Катя, у меня же нет профессиональных фотографий для СМИ! Хотя, вы же знаете, что я сама снимаю, создаю целые фото-проекты. Получается, что я сапожник без сапог! (смеется) Так что, жду от вас подарка, вон как вы ищете ракурс, а не просто так нажимаете на кнопочки. Фотографирование – это, вполне определенно, акт творчества! Притом, что я ни разу не фотограф, я нечто (задумывается) иное. Фотограф или турист- фотолюбитель или профессионал, которому нужно продать это фото. А у меня это… Как бы это сказать поточнее… любовный контакт с уклоном в эротику! Это невероятная страсть, вожделение, это когда ты не чувствуешь ни рук, ни ног, как на любовном свидании. Это когда есть лишь объект, который ты хочешь снять! Если этот объект мне отдастся, условно говоря, упадет в мои объятия, получится шедевр. Если нет, если любовь не взаимна, то получится обыкновенный цветок, персонаж, картинка, обыкновенная фотография.

– Так давайте поговорим о фотографировании как о творческом акте! Какие объекты у вас самые любимые? Я слышала, вы снимаете цветы в своем саду. А что еще?

– У меня три проекта. «Мания Мане» – это, прежде всего, цветы, только мои, только в моем саду и только при естественном освещении! У меня уже было пять фотовыставок на тему этой «мании» по всему миру. Второй – это Венецианский карнавал, который я завершила изданием альбома «Венецианские миражи» и недавней выставкой «Венец Венеции» в Лондоне, в Россотрудничестве. И третий – это абстрактная фотография, живопись на воде, «Водяные знаки». Для воплощения этого замысла в течение нескольких лет в поездках и путешествиях по миру мне позировали два океана и пять морей! Как и у прочих моих фото-проектов тут есть и метафорическое осмысление объекта съемок, и философская подоплека, и свой логотип: «Фотография – живопись Бога». Вот я и сказала главное: я не фотографирую, я живописую с помощью фотоаппарата.

– Я правильно понимаю, что вы занимаетесь этим не как фотограф, а как поэт? Ваши работы называют «фотопоэзией»…

– «Фотопоэзия» – это не моя формулировка. Я действительно давно стремилась к синтезу видимого и невидимого в искусстве. Несколько лет назад я представляла свой проект «Мания Моне» в музее Пушкина в Москве. Я читала стихи на сцене, а на больших плазменных панелях шли изображения цветочных, я бы сказала, «существ», которые я снимала так, как в свое время Клод Моне писал свои работы. То есть, один и тот же цветок на рассвете и на закате – от его рождения и до умирания, подобно человеческой жизни. К тому же для меня огромную роль в моих фотокартинах (а как их еще назвать?) играют СВЕТ И ЦВЕТ. Я никогда не скрываю, что все это явное ученичество, подражание живописным законам, открытым великим художником. Мои выступления еще часто сопровождает музыка, которую я сама подбираю. Была пресса, телевидение. И вечером я услышала в выпуске новостей телеканала «Культура»: «Фотопоэзия – это новый жанр, идея создания которого принадлежит известному русскому поэту и фотохудожнику Лидии Григорьевой. Ее работы основаны на синтезе поэзии, философии и фотографии». Мне понравилось такое емкое обобщение того, что я сейчас делаю на границе нескольких разных жанров и видов искусства – словесного и визуального. «Поэтический концерт в саксофоном» вместе с уникальной Вероникой Кожухаровой в Москве. Одновременная с чтением стихов демонстрация моих фотофильмов в Венеции и Лондоне – это все и есть фотопоэзия.

– Что важнее для поэта: внутреннее состояние или окружающая среда? Вам как поэту и художнику, где комфортнее: в России или Лондоне?

– Я пока ехала к вам, вспомнила, что забыла записную книжку и подумала: «Ах, ах! Как же так! Не успею записать интересную строчку, промелькнувший образ. И как же мне все это надоело – всегда волноваться, кипеть изнутри, что-то записывать!..» Но, на самом-то деле, самое страшное для поэта – это молчание. Испытание молчанием прошли очень многие известные поэты. Почти десять лет не писал стихов Мандельштам. У Пастернака и Ахматовой были тоже почти десятилетние перерывы. И страдания поэта в эти моменты душевного безмолвия, со всей очевидностью, непередаваемы и невыносимы! Хорошо, если есть время и силы заняться другим творческим трудом. Мандельштам писал статьи о Данте, пытался писать прозу. Пастернак очень много переводил Шекспира, Гете. Ахматова маялась, но тоже что-то пыталась создавать сопредельное поэзии, какие-то литературоведческие работы, довольно беспомощные, следует отметить.

Учитывая эти уроки великих поэтов я сейчас стараюсь не гневить Бога, а успевать записывать то, что дается словно бы извне, берется из ниоткуда. Сама удивляюсь тому, что в последнее время строчки прямо-таки гоняются за мной, хватают за рукав, чтоб не забыла записать. Редкое состояние. Боюсь пролить на землю из этой полной чаши. Но, тем не менее, за стихи сейчас денег, как известно, не платят. И тут мне всегда помогает некое «тайное знание», которое еще в детские годы я почерпнула из книг: если ты хочешь заниматься искусством, ты не должен надеяться на благополучие или процветание – ты должен быть готов к тому, чтобы умереть нищим на чердаке. Лучше, конечно, если на парижском. Простите мне этот печальный юмор.

– Экстремальное знание для ребенка! И как это знание отразилось на вашей личной творческой истории?

– Это помогло преодолеть неизбежное и предсказуемое сопротивление советской литературной среды. Нас – я говорю о своем поколении, вступившем в литературу в 70-е годы прошлого столетия, долго не печатали, не издавали наши книги. А когда издавали, то тексты уродовались редакторами и цензорами. Но главное для поэта это все же –