Дитя чумного края - Натали Абражевич

как раз после полудня, когда солнце начинало смотреть вниз, сюда сгоняли девок — самых мелких и еще дурных — и те брались за рукоделие, пока из старших кто-нибудь следил и скрашивал часы рассказом. Лучше всего было читать Книгу, можно было жития и подвиги великих Духов или уж хотя бы материал с занятий. Магия и Книга неразрывны все равно.

Йерсена знала это все так хорошо, что интереснее было смотреть, как солнце золотит зубцы стены, а облака ползут по небу. И она смотрела, и сама не зная, что тем временем рассказывает.

— Ой, а мы вчера про это слушали! — решилась перебить ее одна девчушка. — Можно что-нибудь другое, мойта? Ну пожа-алуйста!

Йер осеклась и опустила взгляд.

Вид комнаты ей был противен: везде уйма вышивки, подушек, шкур; на стенах нет пустого места — чудилось, что барахло все похоронит под собой, удушит нитками. За долгие года воспитанницы приложили много сил, чтоб всякий, кто входил, не мог не оценить женской руки, коснувшейся всего здесь.

А еще ее корежило от обращения — какая она “мойта”? Это светский титул, и она не чувствовала, будто он касается ее хоть как-то, только до “сестры” еще не доросла. Ей было уж почти шестнадцать, и ждать престояло еще года два.

Но девкам из простых уже не полагалось обращаться к ней просто по имени — так можно было к Йер в приюте, не к Йерсене Мойт Вербойн, что уж два года как жила в доме учения.

Она вздохнула.

— А про что хотите?

— Нам вчера мойта Орьяна говорила, что вы сами видели, как копша утащил ту девку! Расскажите!

Йер вздохнула снова: и горазда Орья языком трепать.

— Ну хорошо, — она не притворялась, будто ей не наплевать. — Но только нечего рассказывать. Шли из купален с У́стей затемно, увидели, что на тропе, как и обычно, светятся глаза. Она чего-то ляпнула про то, что жуть из раза в раз берет. Я ей ответила: обычный копша, что на двор из-за калитки не шагнет. Она спросила, как я поняла, что это копша — я и объяснила. А она с тех пор заладила, что он, де, клад хотел нам показать. Все вечера пропялилась в окно, глаза эти высматривала на тропе, хотя ей говорили все, что глупость это и дурное дело — кто бы слушал. Ну, однажды те глаза она таки увидела и вышла к ним. И не вернулась.

— О-о-о-о! — нестройным хором затянула малышня.

— А правда, как вы поняли, что это копша был?

— Он правда показал бы клад?

— А кто-нибудь ее искал? Может быть, она вернулась в город, а не в замок, или потерялась по пути назад?

Вопросы сыпались наперебой, от них гудела голова.

— Здесь копш легко узнать. У малахитницы глаза зеленым светятся, у большей части остальных, кто может прийти с гор, не светятся вообще, и только лишь у копши горят красным. А Устю нечего искать — она не возвратится, как и все, кого забрали горы. Лишь в сказках копша хранит клад, какой удачей или хитростью можно забрать, на деле — это тварь, причем тварь злобная и кровожадная. Она сжирает целиком, с одеждой и вещами, а потом выплевывает все непереваренное, как погадку. Так что иногда в их логовах и правда можно отыскать что ценное, если не брезговать, но лучше бы не лезть.

Йерсена тело копши как-то видела — спасибо Содрехту. В другие годы у нее должна была бы быть наставница, какая бы брала ее с собой, когда селяне, горожане или горняки попросят помощи у Ордена, но нынче, когда комтурство почти что целиком отправилось на запад воевать, отдельные наставники для каждого — большая роскошь. Даже невозможная. И Йер учила бы вообще все в замке, только лишь по книгам и рассказам, если б Содрехту порой не позволяли забирать ее — нечасто, но случалось. Мало чародеек оставалось, да и кто бы беспокоился, что неприлично ей одной поехать с уймой мужиков? Брат Монрайт? Он и тут-то когда был, не вспоминал о ней.

— Эй, Йер!

Скрипнула дверь и заглянула Орья, бодрая и оживленная, как и всегда.

— Пошли, отмучилась! Они уже вернутся скоро!

Йер вздохнула с облегчением — свободна наконец. Попозже ее еще будут ждать езда и меч, но этого она ждала сама — гораздо интереснее, чем с мелюзгой сидеть.

Конечно, Орья будет ныть — она-то не послушница, тому же не училась и часами вынуждена была ждать одна. Поэтому-то она радовалась так: и Содрехт наконец-то не в разъездах по округе, и к тому же Йергерт возвратился в замок после пары месяцев отсутствия.

А обращать внимание на всех других Орьяна не желала.

Как только Йер переоделась для занятий на мужской манер под суетливые подначки Орьи, чтобы торопилась, они быстрым шагом перешли пустой тоскливый двор и поспешили в ремтер. Знатные, они ходили, где хотели, не обязанные отрабатывать свою жизнь в замке.

Настоящий ремтер был роднее и просторнее — нет тесной захламленности. И дело даже не в буквальной тесноте — в избыточности, от какой перед глазами начиналась рябь. Йерсена же с детства привыкла к аскетичной строгости дома конвента, где ни у кого нет ни единой лишней вещи. Все свое лежало под подушкой, утварь — по чуланам, и везде царил порядок, чистота… Теперь все это обернулось запустением.

Почти всех братьев-рыцарей услали на войну, и ремтер стал тих и печален. За едой почти что пустовали лавки, накрывали-то всего пару столов, и вместо вечной шумной суеты огромного конвента — мелкий гарнизон. Тем хуже было среди дня, когда казалось, будто замок вымер.

И страшнее от того, что знаешь: может, так и есть. Не угадаешь, может, там, на западе, и правда половина братьев уж мертва, и смех их в ремтере уже не зазвучит, а прежние места позанимают чужаки, каким придется прежних братьев заменить.

Помимо гарнизона оставались всякие увечные, приютские, облаты и послушники, учащиеся магии, да слуги.

Доброй половиной гарнизона была молодежь. Пока что их придерживали почти всех, не отправляли воевать, и те, кто не разъехался решать проблемы по округе, вынуждены были маяться унынием и яростью, слоняясь по пустому замку. Многие бы предпочти биться за веру и стоять бок о бок с братьями, но им велели ждать.

Как водится, терпение и молодость не уживались.

Подруги опустились за столом. Йер — как всегда на краешек, а Орья грудью навалилась по другую сторону, лицо подперла.

— Интересно, через сколько они наконец