Серийный убийца: портрет в интерьере - Александр Михайлович Люксембург

будто имеем дело с настоящим дневником, а не со сконструированным задним числом литературным текстом, и он апеллирует к собственным предшествующим псевдозаписям, которые, будучи приняты всерьез, могут поддержать его шаткий, конечно же (с точки зрения здравого смысла), но кажущийся относительно весомым (в пределах художественной конструкции) тезис:

Вот сижу на кухне, пью пиво с рыбой, в зале музыка играет, никого нет дома, сам, один, и мне одному неплохо. Почитал свои записи и ужаснулся. На свободе я уже четыре с лишним месяца. Вышел — вроде бы все нормально было, а потом пошло все наперекосяк. Чёрт его знает, где правильно, где неправильно было и где теперь что. Как я живу? Как другие живут? Кому-то везет, а тут же… Хрен его знает, что дальше будет. Знать бы наперед все, а так одна неизвестность, аж дурно становится и мало что радует на такой е… свободе. Одним махом лишился семьи, жилья, не говоря уже о праве на труд. Вчера нагрубил бывшей жене. Пьет, зараза, не прекращает. И подруге её нагрубил, хоть и видел её впервые. Чёрт меня понес в эту забегаловку, она же туда всегда ходит после работы, и с ней я уже там был после освобождения, только не пил, а теперь сам себя не узнаю. Сейчас включил запись семейную тех лет, когда у меня была семья. Вот голос жены, она сидит в это время на кухне и трет свеклу, а по телевизору идёт фильм многосерийный «Люди на болоте». Дочка не знает, что сказать перед микрофоном, и ляпнула, что на ум взбрело: «Наш папа — сварщик», — и Сергея зовет что-нибудь сказать. Тот упирается, боится. Я спрашиваю у жены, что было в предыдущей серии. Она мне отвечает… Воспоминания полезли в голову, сердце заныло, боль в груди…

Я не знаю, как мне быть. Мне плохо, слезы наворачиваются на глаза. Как жить? Кто меня поймет, кто поможет? Кому я нужен? А никому. У меня ничего нет, я ничего не имею. Сейчас хоть бы обрез был — сразу бы пошёл и пострелял гадов и их семьи от мала до велика, всех подряд шакалов, всех. И еще привязал бы на стулья друг перед другом и медленно казнил бы тварей. Всю жизнь, гады, поломали. Ни жалости, ни сострадания. Ладно, день подойдет, рассчитаюсь сполна со всеми…

Рассказчик и не замечает, что настолько увлекается доказыванием недоказуемого, что невольно приоткрывает ту бездну безграничной жестокости, которая характерна для его патологического мировосприятия. Но в одном он лукавит: хотя он безмерно жесток и готов действительно «перестрелять всех», но ненавидит он все-таки Женщину. В ней он видит своего врага, с ней бессознательно стремится свести счеты, её хочет подвергать медленным мучительным истязаниям, как в своих «многосерийных» садистских фантазиях. Охотник созрел, а час охоты наступил. Охоты на женщин.

Глава 9

Серия начинается

Холодная, морозная погода не располагала к прогулкам, и потому вечером на улице было совершенно пустынно. Вот почему никто не видел, как Муханкин проник в помещение столовой одного из средних учебных заведений в городе Шахты. Точная дата этого происшествия неизвестна, но, по-видимому, оно относится к январю 1995 года.

Вряд ли можно утверждать, что Муханкин имел какой-то конкретный план действий. Существование его в те месяцы, отличалось изрядной сумбурностью, и многие поступки совершались им по наитию и имели явно случайный характер. Судьба, однако, распорядилась так, что именно с этой вылазки началась серия дальнейших целенаправленных нападений на женщин.

Скорее всего, Муханкин планировал украсть из столовой каких-нибудь продуктов, но на его пути оказалась 56-летняя В.К., появление которой внесло, вероятно, коррективы в его намерения. Ведь мы уже отмечали явное неравнодушие Муханкина к немолодым женщинам, ассоциирующимся с «материнской фигурой». Муханкин напал на В.К., схватил её сзади, закрыл рот рукой и нанес удар в область лопатки тупой частью тяжелого самодельного металлического штыка с заточенным концом, смертоносного оружия, которое он к этому времени постоянно имел при себе.

Сам Муханкин настаивает на том, что не следует переоценивать значимость упомянутого штыка. В пояснении, сделанном для Яндиева на обратной стороне обложки последней, седьмой тетради своих «Мемуаров», он утверждает:

И на тот штык не ставьте ударения. Штык штыком не был. Этот предмет мне сделали по моему заказу — острая отвертка для выборки цемента, раствора между кирпичей, для отчинания гвоздей на окнах и т. д., а ручка … под ручкой гвоздодер недоделанный, а сам прут предназначался для срыва замков и тому подобного. И получалось так, что шёл на одно дело воровское, но постепенно наливался — плюс воздействие успокоительных.

И действительно, в этом, первом, случае изначальным мотивом было, конечно же, намерение совершить кражу, но, судя по тому, как умело применил Муханкин свой грозный инструмент, он уже не раз мысленно проделывал подобную процедуру со своими потенциальными жертвами.

Оглушив В.К., нападающий, воспользовавшись её беспомощным состоянием, повалил её на пол и, закрыв лицо её же халатом, попытался изнасиловать. Впрочем, свой умысел он не сумел довести до конца и не только по причинам чисто физиологического свойства, хотя таковые, скорее всего, обнаружились бы, но и потому, что навестить бабушку неожиданно пришли маленькие внук и внучка. Преступник пребывал, очевидно, в слишком нервическом состоянии, чтобы связываться с детьми, и предпочел сбежать. Это, наверное, и спасло жизнь женщине. Хотя впоследствии на суде факты, связанные с этим эпизодом, не были доказаны, и он не фигурирует в обвинительном заключении, общая канва событий сомнений у нас не вызывает.

Как говорится, лиха беда начала, и, совершив первое — неудачное — нападение, которое он потом не раз мысленно пережил и внутренне воспроизвел, Муханкин приступил к более целенаправленной охоте на женщин. Именно более целенаправленной, а не стопроцентно спланированной, потому что он, наверное, и сам не знал, когда и на кого именно нападет, но чувствовав дрожь нетерпения всякий раз, когда присматривался к подходящему объекту. В те январские-февральские дни он не знал ни минуты покоя — то оказывался в заброшенных домах с бомжами, то воровал на рынке, то пьянствовал в зловонной хибарке тети Шуры, то посещал тех или иных непутевых женщин, которых свела с ним злая судьба, а еще больше фантазировал о женщинах воображаемых и, соответственно, гораздо более желанных. И, как оглашенный, метался между Шахтами, Волгодонском и Цимлянском, где по вечерам коршуном кружил по улицам, подыскивая себе добычу.

В «Дневнике» мы находим, например, такое:

Навертел [наворовал] денег, пью, не могу остановиться. Встречал по зоне знакомых