Серийный убийца: портрет в интерьере - Александр Михайлович Люксембург

что, как бы ни была деформирована его психика, он вполне вменяем и отдает себе отчет в том, как оценил бы подобные признания окружающий мир. А ему хочется, чтобы его воспринимали как жертву социальных обстоятельств, а не как чудовищную персонификацию Зла. Но он жесток, безмерно жесток — и способен на все.

Впрочем, появление материнского лица перед объективом скрытой камеры фантазийного воображения не могло быть длительными. Муханкин, конечно же, должен был подавлять в себе всплески подспудных, бессознательных, садистских желаний подобного рода. Ведь на сознательном уровне он оставался если не примерным сыном, то все же неким подобием такового. Мы помним привычную логику его рассуждений: да, он оступился, совершил преступление, но что сделано, то сделано, однако жизнь не кончена, и он еще найдет себе в ней место. И в патетических тонах он, вероятно, и рассуждал об этом и о многом другом в письмах, адресованных матери.

Так или иначе, П. мог быть персонажем эротикосадистских фантазий Муханкина на протяжении только тех семи лет, которые тот провёл в колонии после первого судебного процесса. Второй процесс должен был внести свои коррективы, так как более свежие впечатления, связанные с нападением на мать и дочь К., окончательно и бесповоротно вытеснили образ незадачливого пьяницы. Главное место в его фантазийном мире шести лет второго срока заняла женщина, причем, по-видимому, чаще всего немолодая. Её возраст, возможно, менялся с годами, но первоначально, судя по всему, колебался в диапазоне от 45 до 55 лет. Она, наверное, никогда не смотрелась моложе своих лет и имела выраженные признаки старения, что придавало ей зримое сходство с «материнской фигурой». Грузная, слегка одутловатая, с большими, мягкими, свисающими под собственной тяжестью до талии, подрагивающими при ходьбе арбузными грудями, крупными жировыми складками на животе и боках, с неопределённой талией, массивными слоновьими ягодицами, крупными ляжками… Вот её основные внешние свойства.

Это, разумеется, «идеал», который реализовывался в фантазиях Муханкина и который нетрудно реконструировать, сопоставив отдельные характеристики из эротико-фантазийных эпизодов его «Мемуаров». Конечно, и в конкретных фантазиях, и в реальных жизненных обстоятельствах, угадывающихся в их литературной версии в «Мемуарах», отступления от данного идеала были неизбежны. И все же… вспомним: адвентистка Таня, Ольга М. … Наташа, торгующая на рынке, заявляет: «Но я не девчонка молоденькая да гибкая» (значит, понимай наоборот!), «вон уже седина в волосах, годы-то немолодые».

Иной раз в текстах Муханкина мелькнет упоминание о какой-то женщине, и при этом её сексуальная привлекательность соотносится именно с сединой и возрастом:

Был у Р-ых. Опять у них встретился с немолодой, но симпатичной женщиной — в голове седина, но она её украшает и к лицу. Правда, ментовская жена, но это не страшно. С ней, конечно, можно согрешить, но не сейчас, потом как-нибудь.

(Из «Дневника»)

Типологически сходна со многими упомянутыми женщинами и продавщица Тамара. Её отличает разве что акцентируемый высокий рост. О её возрасте не упоминается, но в тексте фигурируют трое детей, а также то, что старшая дочь уже работает в магазине, и это позволяет предположить, что и она попадает в ту же привычную для Муханкина категорию. В его описании эта «высокая темноволосая» женщина предстает с пятнами от копченостей на белом халате в области живота (значит, живот, скорее всего, выпуклый, круглый).

Таня с почты (по чьим «необычным, красивым, большим и нежнейшим грудям немолодой, но привлекательной женщины» скользнули губы рассказчика в эпизоде в парке) прямо именуется «старухой»:

Татьяна совсем ошалела со своей любовью. Пришлось пороть её на столе в их подсобке. Выходит, что где пьем, там и на том е…. Кто-то матери сказал, что я с ней якшаюсь, а она старуха, годами немного младше матери. Мать в недоумении…

(Из «Дневника»)

В «Дневнике» выводится и жительница Волгодонска Людмила Б. (судя по названной там фамилии, входящая в число реальных фигур в жизни рассказчика, связанные с ней факты относятся к последним неделям до начала кровавой серийной драмы). Пишет Муханкин о ней особо восторженно:

А сейчас пойду к Людмиле Б. Она, как и много лет назад, хороша. Ну так и притягивает к себе. Я как увидел её, так и все внутри что-то заговорило, загорелось, и теперь жду, когда пройдет этот час ожидания, покуда от неё уйдут коллеги, подруги. В 86-м году не получилось с ней ничего, ну теперь не отступлю. Дорогая моя, ты мне еще больше нравишься, я тебя покорю, ты будешь моя, я в этом уверен.

Я ночевал у неё. Она такая нежная, такая хорошая. Мы друг другу в радость. Она милее всех, такая чистая, приятная. Все тот же бесподобный голосок, те же глазки темные с блестками. Она такая эротичная, при мне энергичная.

За этими проникновенными рассуждениями следует, однако, такое:

Мать обалдела от того, что я ей сказал о нас с Людмилой Б. Опять, говорит, «маму» нашёл. Отчим говорит, что мне везет на многодетных и старух.

Итак, чистая, нежная, приятная, эротичная и энергичная «лажа»! Мы не можем утверждать, что Людмила Б. действительно такова, но такой она предстает в восприятии Муханкина и объективно противостоит и его родной матери, и её гротескному, карикатурному воплощению в фигуре тети Шуры. Правда, не следует обольщаться: речь здесь идёт только о внешнем слое восприятия, в глубине же клокочут дикие, замешанные на ненависти к Женщине страсти, и потому ни Людмила Б., ни какая-либо другая «мама» не удержит сформировавшегося маньяка-садиста и некрофила от удовлетворения его зверских страстей. Ведь нежность и ласки (если даже принять их за факт) не отражают его сущностных свойств и личностных пристрастий.

Вот почему после вдохновенно выписанных эротических эпизодов мы обнаруживаем в текстах нашего рассказчика немало жестких суждений о тех женщинах, с которыми до этого он общался то ли в реальной жизни, то ли в мире фантазийных видений. Все они — по тем или иным причинам — становятся ему отвратительны. Иногда не предлагаются никакие объяснения (например, о продавщице Тамаре и торговке Наташе рассказчик просто сухо сообщает, что перестал с ними встречаться), о Жене, которая иной раз обретала в его описаниях облик нежной, ласковой, домовитой «мамы», Муханкин вдруг начинает высказываться весьма недоброжелательно, а Таня с почты, чьими гигантскими грудями он сперва восхищался и чьи мощные формы великанши затем, как мы помним, нагнали на него ужас, начинает вызывать у него неприкрытое отвращение, от которого не спасают даже якобы делаемые ею денежные подарки.

Женьке дал по башке, и мы расстались. С Таней ездили в Шахты, забрали мои вещи от тети Зои и