Леонид Брежнев. Опыт политической биографии - Виктор Деннингхаус

Пусть себе излишняя осторожность и опасливость что в печать, что не в печать и т. п., пусть себе произношение Брежневым слов “начать” и “принять” с ударением на первом слоге, дело идет, и слава богу. Приятна была также умеренность и благопристойность в отношении одного, названного, сколько нужно, по имени, но с неизменным добавлением “товарищ”, сдержанность в оценке собственных разумных действий, не были, напр[имер], даже упомянуты приусадебные участки»[899]. Фактически об этом же говорил на заседании Президиума ЦК КПСС 14 января 1965 г. Л.И. Брежнев: «Хорошо, что ведем обсуждени[е]. Это отличает наши заседания от засед[аний] хрущевского времени» [900].

Выписка из протокола заседания Пленума ЦК КПСС

14 октября 1964

[РГАНИ. Ф. 2. Оп. 1. Д. 752. Л. 17]

Тем не менее время от времени происходили события, которые подогревали страхи ресталинизации. Л. Млечин пишет о том, что вскоре после избрания Брежнева первым секретарем ЦК КПСС ему о своих опасениях относительно возрождения сталинизма написал К.М. Симонов. «Леонид Ильич принял его и сказал: – Пока я жив, – и поправился, – пока я в этом кабинете, крови не будет»[901]. К сожалению, млечинская биография Брежнева лишена научно-справочного аппарата и источник этой важной информации трудно проверить. Однако есть все основания считать данное высказывание Брежнева аутентичным. Косвенным свидетельством в пользу этого предположения являются записи секретарей приемной Брежнева. 23 марта 1966 г., за шесть дней до начала работы XXIII съезда КПСС, Брежнев действительно принимал у себя в кремлевском кабинете «Симонова – писателя», и это единственное упоминание фамилии К.М. Симонова в записях брежневской приемной[902]. Предметом для разговора действительно послужило письмо Симонова Брежневу, датируемое также 23 марта 1966 г., в котором Симонов призывал: «Нам нет нужды ни очернять, ни обелять Сталина. Нам просто нужно знать о нем всю историческую правду»[903].

Еще одним весомым свидетельством является запись в дневнике А.Т. Твардовского от 4 апреля 1966 г.: «Был Симонов, рассказал, выманив меня на улицу, про грузинский съезд (Абашидзе: “позорное десятилетие”, Мжаванадзе: о Майском – это остатки) и как он написал об этом Брежневу и вдруг был принят им, разъяснившим как бы с упреком и обидой: ну почему, мол, вы думаете, что мы пойдем на восстановление культа»[904]. Триггером для Симонова послужил XXIII съезд коммунистической партии Грузии, состоявшийся 2–5 марта 1966 г., на котором депутат Верховного Совета СССР Г.Г. Абашидзе охарактеризовал хрущевское десятилетие как «позорное», а первый секретарь ЦК КП Грузии В.П. Мжаванадзе выступил с нападками на «Воспоминания советского посла» И.М. Майского. Симонов в преамбуле своего письма Брежневу от 23 марта 1966 г. действительно писал, что «встревожен некоторыми, в том числе писательскими, выступлениями на Съезде Компартии Грузии, клонящимися к новым переоценкам деятельности И.В. Сталина»[905].

Разговору Симонова и Брежнева предшествовала подписная кампания, когда Л.И. Брежневу были переданы два письма, подписанные деятелями науки, культуры и искусства и направленные против «частичной или косвенной реабилитации Сталина» на предстоявшем XXIII съезде КПСС: сначала так называемое письмо 25 от 16 февраля 1966 г., а затем – «письмо тринадцати» от 25 марта 1966 г. Возможно, было еще третье письмо, подписанное творцами советского ядерного проекта академиками А.П. Александровым и Ю.Б. Харитоном, а также академиком Н.Н. Семеновым, лауреатом Нобелевской премии по химии[906]. Как бы то ни было, в докладах на XXIII съезде КПСС не упоминались имена ни Сталина, ни Хрущева, однако «отсутствие среди делегатов съезда А.Т. Твардовского, жесткая по отношению к интеллигенции речь М.А. Шолохова, двусмысленности в речи Н.Г. Егорычева были истолкованы наиболее проницательными наблюдателями как сдвиги в направлении спокойной, без излишнего шума ресталинизации»[907].

В свою очередь, А.Т. Твардовский констатировал, что в докладе Брежнева на съезде полностью отсутствовала критика Сталина, пусть даже в завуалированной форме: «В докладе ни звука, ни слова, даже самих этих слов нет – “культ личности”, как они ни условны, но то, что они обозначают в жизни нашей, отнюдь не условно, не изжито, не преодолено и не прояснено, а, наоборот, притемнено, приглушено, скомкано»[908]. Л.К. Чуковская была менее категоричной: «Речь Брежнева – не угрожающая. О Сталине ни слова. Что стоит за предложением Егорычева – восстановить названия Генсек и Политбюро – непонятно. Я бы не восстанавливала: очень дурные ассоциации»[909].

В общем и целом, можно говорить об амбивалентном отношении Брежнева к Сталину. А.Е. Бовин, хорошо лично знавший Брежнева, так писал об этом: «Брежнев раздваивался. Как человек, как фронтовик, как выдвиженец Сталина, он уважал “Корифея”, даже преклонялся перед ним. Как политик, как лидер партии, сумевшей взглянуть в глаза правде ГУЛАГа, правде пыток и измывательств, он понимал: реабилитация Сталина невозможна, она расколет партию, вызовет опасное брожение в стране. И Брежнев лавировал. В чем-то уступал сталинистам. Но так, чтобы не дать повода обвинить себя в отступлении от принципиальной линии XX–XXII съездов КПСС»[910].

Наглядным примером мышления Брежнева в качестве эпигона Сталина служит его речь, произнесенная 10 ноября 1966 г. на заседании Политбюро ЦК КПСС. Эта речь была посвящена необходимости укрепления коммунистической идеологии. Львиную долю своего выступления, помимо критики либеральной политики Хрущева, Брежнев посвятил необходимости создать «настоящий марксистский учебник по истории нашей партии». В качестве образца Брежнев предлагал использовать «Краткий курс истории ВКП(б)». Коротко упомянув, что в учебнике имелись ошибки, Брежнев заявил, что «краткий курс был настольной книгой не только каждого коммуниста, но и каждого трудящегося в нашей стране <…> была проведена большая работа не только по его созданию, но и по его пропаганде»[911]. В противном случае, настаивал Брежнев, «отсутствие такого учебника и дает повод разного рода “критикам” перетряхивать нашу историю. Ведь есть же у нас такие теоретики, которые говорят о так называемом преждевременном свертывании нэпа, критикуют партию за якобы допущенные ошибки, и всячески выискивая эти ошибки и выпячивая их на первый план при осуществлении индустриализации страны, коллективизации сельского хозяйства, за решительную борьбу нашей партии с троцкизмом и другими антипартийными группами»[912].

Эмоциональное выступление[913] Брежнева было активно поддержано другими членами Политбюро, которые вслед за генсеком стали резко высказываться в адрес творческой интеллигенции, в первую очередь К.М. Симонова и А.Т. Твардовского. Казалось бы, вслед за такой речью следовало бы ждать как минимум «организационных выводов» в отношении главных «нарушителей спокойствия», в первую очередь журнала «Новый мир» и его главного редактора, однако Твардовский продолжал занимать свою должность еще три с лишним года. По горячим следам Политбюро ЦК КПСС поручило Секретариату ЦК КПСС 10 ноября 1966 г. «выработать