Михаил Суслов. У руля идеологии - Вячеслав Вячеславович Огрызко

тот выделил лишь Ракоши и старого подпольщика Яноша Кадара. Другие ведущие функционеры, его мнению, не годились. Заместитель генсека Михай Фаркаш, к примеру, брался за всё, но ни в чём не разбирался, и поэтому в аппарате его не любили. Руководитель отдела государственной и экономической политики Эрне Герё предпочитал управлять по телефону. На этом фоне выделялся руководитель отдела по работе в деревне Имре Надь, который один из немногих в партии был очень хорошо образован. Но он был с ленцой и вообще считал себя политически оттеснённым и ущемлённым. К тому же Ракоши не считал нужным его популяризировать в венгерских массах, в том числе и в деревнях.

Рассказав о недостатках венгерских руководителей, Бела Санто выделил также два фактора, которые следовало учитывать советским коллегам при выстраивании отношений с венграми. Он обращал внимание на то, что значительная часть рабочего класса Венгрии заражена антисемитизмом в силу старого политического воспитания. И второе. Тот же Ракоши, немало лет проведший в Москве, считал, что многие бывшие венгерские политэмигранты, вернувшиеся после войны на свою историческую родину, мало на что были способны, и противился их выдвижению на руководящие посты. Может быть, он видел в них своих конкурентов. А может, опасался, что они распространят какой-то компромат, связанный с московским периодом его жизни.

Нашим международникам из центрального партаппарата прислушаться бы к мнениям осведомлённых специалистов. Но Москва в 1946–1947 годах сделала ошибочную ставку на Ракоши, который особо не скрывал стремления установить у себя на родине единоличную диктатуру. Кремль приложил немало сил для того, чтобы привести его к власти, и в 1947 году закрыл глаза на фальсификацию итогов прошедших в Венгрии выборов.

С чего же начал этот князёк? С арестов оппозиционных лидеров. И Москва его не остановила. Своего апогея репрессивная политика Ракоши достигла весной 1949 года. Удар обрушился на Ласло Райка. Сначала в коммунистическом правительстве Венгрии он занимал пост министра внутренних дел. Ракоши был очень недоволен тем, что Райк стремился в своём ведомстве проводить самостоятельную политику и многие свои шаги с ним не согласовывал. Но ещё больше он боялся, как бы Райк не докопался до тёмных страниц в его прошлом. Он резонно полагал, что Райк имел для этого очень много возможностей, ведь к нему перешли секретные архивы и часть сохранившейся агентуры бывших спецслужб. Однако убрать с политической арены сильного функционера оказалось непросто. И только в 1948 году ему удалось переместить Райка на другую позицию – министра иностранных дел. Но в новом качестве Райк стал представлять опасность уже не только для Ракоши, но и для Москвы. Дело в том, что Райк не раз высказывался за укрепление связей с Югославией, где бал правил личный враг Сталина маршал Иосип Броз Тито. Возникли подозрения в нелояльности нового министра иностранных дел Венгрии Кремлю. Эти подозрения оказались на руку Ракоши. Он обвинил своего бывшего соратника в шпионаже в пользу Америки, в насаждении в Венгрии титовского курса и в заговоре и бросил его в тюрьму.

Довольна ли была Москва? Не совсем. Наш посол в Венгрии Георгий Пушкин, который давно подозревал Райка в антисоветских настроениях, все же считал, что и Ракоши сильно доверять не стоило бы. Он видел, что венгерский лидер вёл свою игру, далеко не во всём отвечавшую советским интересам. Ему, в частности, очень не нравилось, что Ракоши попытался создать в Венгрии ручную политическую оппозицию, никак не связанную с Москвой. Пушкин не исключал, что Ракоши в перспективе отвернется от нашей стороны.

В свою очередь Ракоши видел в Георгии Пушкине угрозу своему курсу на установление безраздельной власти. И начал с Москвой торг. Он хотел, чтобы Кремль отозвал советского посла из Будапешта. Взамен Ракоши пообещал выставить Райка в роли организатора международного заговора и превратить суд над ним в громкую кампанию по осуждению политики Тито. И Сталин пошёл венгерскому лидеру навстречу.

Информационное сопровождение затеянного процесса с советской стороны должен был обеспечить Суслов. 9 сентября 1949 года Ракоши телеграфировал ему: «По делу Райка завтра 10‐го опубликуем обвинительный акт. Прошу сообщить об этом ТАСС, чтобы редакция могла подготовить соответствующие места. Процесс начнётся 16‐го сентября. Приглашаем советских специальных корреспондентов».

Как отреагировал Суслов? Он командировал в Будапешт в качестве специального корреспондента газеты «Правда» Бориса Полевого. А всего процесс над Райком освещали 47 журналистов из левых изданий четырнадцати стран. Конечно же, окончательно судьбу Райка решал отнюдь не Суслов. Позицию озвучил Сталин 22 сентября. В письме к венграм он сообщил: «Считаю, что Л. Райка надо казнить». Приговор был приведён в исполнение 15 октября.

Был ли Суслов убеждён в справедливости занятой Кремлём позиции? Не думаю. Всё говорит о том, что Ракоши никогда не внушал Суслову полного доверия. Но далеко не всё было в его силах. Суслов вынужден был осторожничать и зачастую своё мнение держать при себе. Один из главных его консультантов по Венгрии – Варга – в 1947 году был заподозрен в низкопоклонстве перед Западом и оказался в опале. Политбюро даже пошло на реорганизацию института Варги, который до этого поддерживал отношения со многими бывшими немецкими и венгерскими политэмигрантами. И Суслов знал, что за всем происходившим маячила фигура непосредственно Сталина.

А летом 1949 года не повезло уже Георгию Пушкину, которого Суслов помнил ещё по временам учёбы в Институте народного хозяйства имени Плеханова. Суслов, когда возглавил в аппарате ЦК отдел внешних сношений, сразу доверился давнему товарищу. Однако Кремль, как мы знаем, под давлением Ракоши убрал его из Венгрии.

Понятно, что Суслов не хотел стать следующим в очереди на удаление из коридоров власти. Поэтому он постоянно лавировал и часто исходил из политической целесообразности, а то и вовсе руководствовался лишь текущей конъюнктурой.

Ровно через месяц после расправы над Райком в Будапеште открылось третье совещание Коминформа, ставшее для этой организации последним. Из Москвы на него прибыл Суслов, объявивший в своей речи США поджигателями войны. А главное, он привёз утверждённую Сталиным резолюцию. Документ назывался: «Компартия Югославии во власти убийц и шпионов». Следующая поездка Суслова в Венгрию состоялась в апреле 1950 года. Он был включён в состав делегации, приглашённой на празднование пятилетия освобождения Венгрии от немецких войск. Саму делегацию возглавил заместитель председателя советского правительства маршал Ворошилов.

Сразу возник вопрос: зачем Москве понадобилось направлять в Будапешт сразу несколько высоких фигур? Неужели недостаточно было одного Ворошилова (или, наоборот, одного Суслова)?

Дело в том, что пятилетняя годовщина послужила только поводом для визита. У Москвы возникло подозрение, что Ракоши, устранив с политической арены возможных конкурентов, стал сворачивать с советского курса. Следовало вновь прощупать настроения венгерского руководства. Этим и должен был заняться Суслов. Но как на годовщину освобождения страны послать делегацию во главе с гражданским человеком, пусть и в