Книги украшают жизнь. Как писать и читать о науке - Ричард Докинз

свое тело, делают детей, но наше собственное размножение – что поучительно – устроено иначе. Вот, кстати, почему почти все учебники биологии совершают серьезную ошибку, когда описывают ДНК как “чертеж” жизни. ДНК может быть чертежом белка, но это не чертеж младенца. Она скорее напоминает рецепт или компьютерную программу.

Мы не проявляем высокомерия или гордыни, славя достижения научного знания – самый их объем и детальность. Мы просто сообщаем честную и неопровержимую истину. Мы также честно и откровенно признаемся, скольких вещей мы еще не знаем и как много работы нам еще предстоит. Это прямая противоположность высокомерной гордыни. Наука сочетает огромные, по объему и подробностям, достижения знания со скромностью заявления о том, чего мы не знаем. Религия же, по досадному контрасту, не внесла в наши знания практически никакого вклада, при громадной высокомерной уверенности в предполагаемых фактах, которые она просто выдумала.

Но я хочу предложить еще одно, не столь очевидное соображение о контрасте между религией и атеизмом. Я хочу показать, что атеистическое мировоззрение обладает невоспетым достоинством интеллектуальной смелости. Почему существует что-то, а не ничто? Наш коллега-физик Лоуренс Краусс в своей книге “Вселенная из ничего”[170] высказал спорное предположение, что, по квантово-теоретическим причинам, Ничто (заглавная буква поставлена намеренно) нестабильно. Подобно тому, как материя и антиматерия аннигилируют друг с другом, порождая Ничто, может происходить и обратное. Случайная квантовая флуктуация вызывает спонтанное возникновение материи и антиматерии из Ничего. Критики Краусса в основном сосредоточены на определении этого Ничего. Его понимание “ничего”, возможно, не общепринятое, но по крайней мере в высшей степени простое; а оно и должно быть простым, чтобы удовлетворять нас как основание “кранового” объяснения (термин Дэниела Деннетта) – например, расширения Вселенной или эволюции. Оно простое по сравнению с миром, возникшим из него в ходе процессов, в основном понятных: Большого взрыва, инфляции, формирования галактик, формирования звезд, формирования элементов в недрах звезд, вспышек сверхновых, выбрасывающих эти элементы в космос, конденсации богатых элементами пылевых облаков в каменистые планеты наподобие Земли, законов химии, по которым – во всяком случае на этой планете – появилась первая самореплицирующаяся молекула, затем эволюции путем естественного отбора и всей биологии, которая ныне – по крайней мере, в принципе – понятна.

Почему я говорю об интеллектуальной смелости? Потому что человеческий ум, включая мой собственный, эмоционально восстает против идеи, что нечто столь сложное, как жизнь, и вся остальная расширяющаяся Вселенная могли просто возникнуть сами собой. Требуется интеллектуальная смелость, чтобы перешибить собственное эмоциональное недоверие и убедить себя, что не существует иного рационального выбора. Эмоции вопят: “Нет, ни за что в это не поверю! Ты пытаешься убедить меня, будто вся Вселенная, включая меня, деревья, Большой барьерный риф, Туманность Андромеды и лапку тихоходки, возникла из бездумных столкновений атомов, без прораба и архитектора? Ты же это не всерьез! Вся эта сложность и красота – из Ничего и случайных квантовых флуктуаций? Не морочь мне голову!” Разум спокойно и трезво отвечает: “Да. Большинство звеньев в этой цепи хорошо изучено, хотя до недавнего времени их не понимали. В частности, биологические звенья понятны с 1859 года. Но, что еще важнее, даже если мы никогда не поймем всех звеньев, ничто не изменит принципа, по которому, сколь бы невероятно ни было то, что ты пытаешься объяснить, постулирование бога-творца не поможет, потому что бог сам нуждается в подобном объяснении”. Сколь бы ни было трудно объяснить происхождение простоты, спонтанное возникновение сложности по определению более невероятно. А творческий интеллект, способный спроектировать Вселенную, должен был быть в высшей степени невероятен и в высшей степени нуждаться в объяснении сам по себе. Сколь бы невероятен ни был натуралистический ответ на загадку бытия, теистическая альтернатива еще невероятнее. Однако нужен отважный скачок разума, чтобы принять этот вывод.

Вот что я имел в виду, когда написал, что атеистическое мировоззрение требует интеллектуальной смелости. Но оно требует и смелости моральной. Став атеистом, вы отбрасываете своего воображаемого друга, отказываетесь от утешительной подпорки в лице небесной отцовской фигуры, которая оградит вас от неприятностей. Вы умрете и никогда больше не увидите умерших любимых. Нет священной книги, которая скажет вам, что делать, объяснит, что правильно, а что нет. Вы – интеллектуальный взрослый. Вы должны встречаться с жизнью и нравственными решениями лицом к лицу. И в этой взрослой смелости есть достоинство. Вы стоите на пронизывающем ветру реальности не в одиночестве: вы чувствуете на своих плечах тепло рук ваших союзников, в вашем распоряжении имеется наследие культуры, которая накопила не только научное знание и материальный комфорт, приносимый прикладной наукой, но также искусство, музыку, законы и цивилизованный разговор о морали. Мораль и стандарты жизни могут возникать путем разумного замысла – замысла реальных разумных людей, которые действительно существуют. Атеисты имеют интеллектуальную смелость принимать реальность такой, какова она есть: чудесно и потрясающе объяснимой. Как атеист вы обладаете моральной смелостью в полной мере распоряжаться единственной жизнью, которая у вас есть и будет: полноценно проживать реальность, радоваться ей и стараться сделать ее лучше, чем она была до вас.

Часть V

Прокурор: допрашивая веру

Беседа с Лоренсом Крауссом

Стоит ли науке разговаривать с верой?

После моего доклада на конференции в Сан-Диего против меня публично выступил один слушатель. По внятной убедительности его доводов было понятно, что это не обычный слушатель. Хотя он сам явно не был верующим, он считал, что я слишком агрессивен и непримирим по отношению к верующим. Это была моя первая встреча с Лоуренсом Крауссом[171]. После этого он захотел со мной выпить, и мы обнаружили, что у нас больше общего, чем разногласий. Так появился диалог, заказанный журналом Scientific American и опубликованный в 2007 году[172], выдержка из которого приводится ниже.

Как лучше всего преподавать науку верующим? Будут ли религиозные верования когда-нибудь искоренены? Является ли религия злом по самой своей природе?

ЛК: Мне бы хотелось обсудить с вами, в чем должны заключаться первоочередные задачи ученого, когда он говорит или пишет о религии. Мы оба с вами уделяем значительную долю своего времени, стараясь заинтересовать людей наукой и вместе с тем пытаясь также объяснить основания наших нынешних соответствующих представлений о Вселенной. Поэтому кажется уместным спросить, что важнее: противопоставлять науку и религию, чтобы преподавать науку, или стремиться поставить религию на место? Подозреваю, что я хочу сосредоточиться скорее на первой задаче, а вы больше хотите сосредоточиться на второй.

Я говорю так потому,