Народное государство Гитлера: грабеж, расовая война и национал-социализм - Гётц Али

такой же процент можно отнести на долю доходов от оккупированных стран, которые были получены за счет прибыли от «деиудизации». Такие дополнительные источники финансирования позволили пощадить подавляющее большинство германских налогоплательщиков, а также частично уменьшить эксплуатацию оккупированных стран (например, Греции), по-прежнему хорошо платить немецким солдатам, финансировать военное строительство и производство вооружений. В заключительный период войны экспроприация собственности европейских евреев принесла в немецкую казну значительные средства, с помощью которых можно было избежать пиковых нагрузок на экономику. Это способствовало внутренней стабильности в Германии и дальнейшему финансовому «сотрудничеству» с оккупированными странами. Таким образом удалось значительно уменьшить последствия экономического кризиса, связанного с войной.

В той мере, в какой немецкие и прочие финансовые эксперты конвертировали имущество евреев в военные облигации, они формально не нарушали запреты на экспроприацию собственности оккупированных стран, содержащиеся во французской конституции или Гаагской конвенции о законах и обычаях сухопутной войны. Они просто подменили основные ценности и сделали евреев «кредиторами» воюющих и оккупированных государств. Но немцы уничтожали этих «кредиторов» в своих газовых камерах. Как бы ни представляли себе финансовые эксперты депортацию евреев «на работы на восточные территории», они в любом случае рассчитывали, что люди, которых они насильно заставили стать «кредиторами», просто исчезнут, растворясь в небытии. Это сделало их заинтересованными сторонами и выгодополучателями от массовых убийств евреев. Однако если рассматривать конкретную политику «деиудизации» в отдельных регионах Европы, то, как показывают примеры Франции, Румынии и Болгарии, последовательная экспроприация имущества не всегда шла рука об руку с массовыми убийствами. Политические соображения, ход войны и готовность национальных или местных сообществ (или даже отдельных лиц) помогать преследуемым относительно легко ломали этот отлаженный процесс истребления.

Технология финансирования войны, использовавшаяся в Германии еще в 1938 году посредством преобразования государством частной собственности в государственные облигации, «не замечалась» теми, кто наблюдал за ариизацией с правовой, моральной или историографической точки зрения. Это соответствовало воле германского руководства, которое хотело обойти молчанием материальную выгоду от грабежа. Сообщать о принудительном превращении еврейской собственности в военные облигации запрещалось, конкретные цифры доходов оставались тайной. Вместо этого преследование евреев следовало пропагандировать как чисто идеологический вопрос. Беззащитные жертвы жестоких массовых убийств с целью грабежа должны были выглядеть в глазах немецкого народа подлыми врагами. В 1943 году в составленном верховным командованием вермахта перечне девятнадцати политических и военных проблем, вызывавших вопросы среди солдат и на которые офицеры должны были дать максимально единообразные ответы, значилось следующее: «Не зашли ли мы с еврейским вопросом слишком далеко?» Ответ звучал так: «Вопрос поставлен неверно! Национал-социалистический и идеологический принцип гласит: никаких дискуссий по этому поводу!»[933] Поэтому нет причин смешивать помогающую нацистским пропагандистам аргументацию с историческими фактами. Как можно было увидеть, значительная часть награбленного имущества продавалась на местах. Только затем его стоимость (превращенная в наличные деньги) текла в германскую военную казну короткими или длинными окольными путями. В этом отношении одновременно верно и неверно, когда по документам германских реституционных организаций проходит следующая красная нить аргументации: собственность евреев экспроприировали не германские оккупационные власти, а соответствующие правительства или администрации захваченных или союзных стран. На основании этого (самого по себе почти всегда верного факта) регулярно и в десятках тысяч случаев выносилось следующее постановление суда: «В исках о выплатах отказано. Решение принято без возмещения судебных издержек и расходов. Внесудебные траты не возмещаются».

Поскольку еврейская собственность продавалась, эта процедура удовлетворяла две разные потребности: во-первых, на денежном рынке, рынках недвижимости, барахолках и в розничной торговле могли появиться дополнительные товары. Как следствие, удовлетворялась быстро растущая потребность в товарах повседневного спроса и ценных вещах. Полученные таким образом доходы улучшали финансовое состояние оккупированных и зависимых стран. Затем различными окольными путями денежные средства полностью или частично перетекали в военный бюджет Германии. Трансформация собственности была выгодна многим: товары часто продавались по заниженным ценам, но даже если они переходили из рук в руки по рыночным ценам, покупатель знал, насколько важно для его материального будущего благосостояния в нестабильные времена превратить как можно больше съедаемых инфляцией денег в полезные вещи повседневного пользования и в долговечные материальные ценности.

В оккупированных странах любая выручка от продаж, перетекавшая в государственную казну, полностью доставалась немцам. Это можно утверждать без всяких оговорок, поскольку все дополнительные доходы этих государств шли в бюджет оккупационных расходов. В странах-союзницах, которые сами принимали участие в войне, это был лишь процент, который определялся навязанным немцами взносом на военные расходы в бюджетах этих стран. В Румынии, согласно результатам приведенного здесь заключения Блессинга, в сентябре 1941 года он составлял примерно 41 % (см. с. 308). Эта часть экспроприированной в Румынии еврейской собственности ушла в немецкую казну и в карманы финансовых сотрудников рейха на местах.

Вместе с тем эта процедура была привлекательна и для политиков оккупированных стран – например, в Греции, Франции и, наконец, в Венгрии. Немцы постоянно требовали оплаты непосильных и в конечном счете разорительных оккупационных расходов. Для облегчения бремени взамен они предлагали совместно ограбить и заставить исчезнуть третью сторону, а именно евреев. Эта связь регулярно упускается из виду даже в более поздней литературе по ариизации, а также отсутствует в очень подробных отчетах национальных комиссий историков об экспроприации собственности евреев. Но она была хорошо известна своим современникам. 3 августа 1944 года Neue Zürcher Zeitung так проанализировала ситуацию: «При ариизации еврейских компаний [в Венгрии] установленная властями покупная цена должна быть немедленно выплачена наличными деньгами, тем самым показывая, что данная кампания (как в свое время в Германии), имеет определенное государственное значение (а именно облегчение финансирования войны)»[934].

На вопрос о том, насколько велика была в целом прибыль Германии от ликвидации еврейской собственности во время Второй мировой войны, в настоящий момент можно дать лишь приблизительный ответ. Целесообразно продолжить более точные расчеты позже, основываясь на методологических принципах, разработанных Хелен Б. Юнц («Куда ушли все деньги? Донацистская эпоха богатства европейского еврейства»). Расчеты, начатые ею в отношении ариизации некоторых европейских стран, должны были быть сопоставлены с результатами настоящего исследования и соответствующим образом расширены. Пока можно сказать лишь то, что вместе с доходами от ариизации, полученными Германским рейхом после 1 сентября 1939 года, это должны быть от 15 до 20 млрд рейхсмарок, которые поступили от продажи имущества евреев Европы, а затем в денежной форме были направлены в немецкую военную казну.

Поскольку в жалованье германских солдат повсюду в оккупированных странах включались иногда небольшие (а иногда и более крупные) потоки денег от реализованной еврейской собственности, то отправляемые в Кёльн масло или свитер без рукавов из Антверпена (как и каждая сигарета)