Моя жизнь. Моя вера - Махатма Ганди

помощи или наблюдения со стороны муниципалитета. Если бы все поселившиеся в поселке индийцы были Робинзонами Крузо, дело пошло бы иначе. Но во всем мире не найти эмигрантской колонии, населенной Робинзонами. Обычно люди отправляются на чужбину в поисках материального достатка и работы. Основная масса индийцев, осевших в Южной Африке, состояла из невежественных, нищих земледельцев, нуждавшихся в том, чтобы о них заботились и их оберегали. Торговцев и образованных людей среди них было чрезвычайно мало.

Преступная небрежность муниципалитета и невежество индийских поселенцев привели к тому, что поселок находился в отвратительном санитарном состоянии. Муниципалитет использовал антисанитарное состояние поселка, обусловленное бездеятельностью самого муниципалитета, как предлог для уничтожения индийского поселения и с этой целью добился от местной законодательной власти разрешения согнать индийцев с их участков. Таково было положение, когда я обосновался в Йоханнесбурге.

Поселенцам, имевшим право собственности на землю, предполагалось, конечно, возместить убытки. Был назначен особый трибунал для рассмотрения дел о земельных участках. Если владелец не соглашался на компенсацию в размере, назначенном муниципалитетом, он имел право обратиться в трибунал, и если трибунал оценивал участок выше суммы, предложенной муниципалитетом, последний должен был платить судебные издержки.

Большинство владельцев приглашало меня в качестве своего поверенного. У меня не было желания наживать деньги на этих делах, и поэтому я сказал владельцам, что в случае выигрыша дела буду удовлетворен любой суммой издержек, какую установит трибунал, и гонораром в размере десяти фунтов стерлингов по каждому договору об аренде безотносительно к результатам процесса. Я предложил также половину вырученных мною денег пожертвовать на постройку больницы или иного подобного учреждения для бедных. Это, конечно, всем понравилось.

Примерно из семидесяти дел только одно было проиграно. Так что мой гонорар достиг довольно солидной суммы. Но «Индиан опинион» постоянно нуждалась в средствах и поглотила, насколько я могу припомнить, сумму в тысячу шестьсот фунтов стерлингов. Я много работал в связи с этими процессами и постоянно находился в окружении клиентов. Большинство из них в прошлом были законтрактованными рабочими из Бихара и прилегающих к нему районов, а также из Южной Индии. В целях защиты своих интересов они образовали союз, независимый от союза свободных индийских торговцев и ремесленников. Некоторые из них были чистосердечными людьми с сильным характером и широкими взглядами. Их лидерами были адвокат Джайрамсинг, председатель союза, и адвокат Бадри, который ничем не уступал председателю. Обоих уже нет в живых. Оба в высшей степени помогали мне. Бадри очень со мною сблизился и принял активное участие в сатьяграхе. Через них и других своих друзей я вступил в тесную связь со многими индийскими переселенцами из Северной и Южной Индии. Я сделался не столько их поверенным, сколько братом и делил с ними их личные и общественные горести и трудности.

Пожалуй, читателю будет интересно узнать, как индийцы обыкновенно называли меня. Абдулла Шет отказывался звать меня Ганди. Никто, по счастью, не оскорблял меня обращением «сахиб» и не считал таковым. Абдулла Шет возымел счастливую мысль называть меня «бхай», то есть брат. Другие последовали его примеру и называли меня «бхай» до моего отъезда из Южной Африки. Это имя получало особый смысл в устах бывших законтрактованных индийских рабочих.

XV. Черная чума-I

Когда право собственности в поселке перешло к муниципалитету, индийцев не сразу выселили. Прежде чем прогнать жителей, необходимо было найти для них подходящее место, а так как муниципалитету сделать это было нелегко, индийцы вынуждены были по-прежнему оставаться в том же «грязном» поселке, с той лишь разницей, что их положение стало хуже прежнего. Перестав быть собственниками, они сделались арендаторами у муниципалитета, а район стал еще грязнее. Когда они были собственниками, то все-таки поддерживали какую-то чистоту, хотя бы из страха перед законом. Муниципалитет же такого страха не испытывал. Число арендаторов увеличивалось, а вместе с ними увеличивались запущенность и беспорядок.

Пока индийцы мучались в этих условиях, внезапно вспыхнула эпидемия черной, или легочной, чумы, которая страшнее и губительнее бубонной.

Очагом эпидемии, по счастью, оказался не поселок, а один из золотых приисков в окрестностях Йоханнесбурга. Рабочими на этом прииске были в основном негры, за санитарные условия отвечали исключительно их белые хозяева. По соседству с прииском работали индийцы. Двадцать три человека внезапно заразились и к вечеру вернулись в свои жилища в поселке с острым приступом чумы. Случилось, что адвокат Маданджит был как раз в это время в поселке, разыскивая подписчиков на «Индиан опинион». Он был на редкость бесстрашным человеком. При виде жертв ужасной болезни его сердце содрогнулось, и он послал мне записку следующего содержания: «Произошла внезапная вспышка черной чумы. Немедленно приезжайте и примите срочные меры, в противном случае мы должны быть готовы к ужасным последствиям. Пожалуйста, приезжайте немедленно».

Маданджит смело сломал замок пустовавшего дома и поместил туда всех больных. Я на велосипеде приехал в поселок и послал оттуда секретарю муниципального совета записку с сообщением о тех обстоятельствах, при которых мы завладели домом.

Доктор Уильям Годфри, практиковавший в Йоханнесбурге, прибежал на помощь, как только до него дошло известие о случившемся. Он стал для больных и сиделкой, и врачом. Но больных было двадцать три, а нас только трое, и сил наших не хватало.

Я верю – и вера моя подтверждена опытом, – что, если сердце человека чисто, он всегда найдет нужных людей и нужные средства для борьбы с бедствием. В ту пору в моей конторе служило четверо индийцев: Кальяндас, Манеклал, Гунвантрай, Десай и еще один, имени которого я не припомню. Кальяндаса препоручил мне его отец. Я редко встречал в Южной Африке человека, более готового к услугам и к беспрекословному повиновению, чем Кальяндас. К счастью, он был тогда не женат, и поэтому я не колеблясь возложил на него выполнение обязанностей, сопряженных с таким большим риском. Манеклал поступил ко мне на службу в Йоханнесбурге. Он также, насколько могу припомнить, не был тогда женат. Итак, я решил принести в жертву всех четырех – называйте их как хотите – служащих, товарищей по работе, сыновей. Мнение Кальяндаса не было надобности спрашивать. Остальные выразили согласие помогать, как только я к ним обратился.

– Где вы, там будем и мы, – был их краткий ответ.

У мистера Ритча была большая семья. Он тоже хотел было присоединиться к нам, но я не допустил этого. Совесть не позволяла мне подвергать его такой опасности. Поэтому он помогал нашей работе, оставаясь вне опасной зоны.

То была страшная ночь, ночь бодрствования и ухода за больными. Мне приходилось делать это и раньше,