Изамбард Кингдом Брюнель - L. T. C. Rolt

вел обширную переписку по теме канонерских лодок с генералом сэром Джоном Фоксом Бургойном, который глубоко заинтересовался ими и предложил ряд модификаций и улучшений с учетом своего опыта. В то время сэр Джон, без сомнения, был величайшим из ныне живущих военных инженеров. Он был начальником инженеров при сэре Джоне Муре в Корунне, участвовал в строительстве знаменитых оборонительных линий Торрес-Ведраса и стал инженером-командиром в штабе Веллингтона. Он занимал аналогичную должность при лорде Раглане, командующем британскими войсками в Крыму, и отвечал за организацию высадки в Старом форте и первую диспозицию для осады Севастополя. Хотя к тому времени ему было уже семьдесят два года, ум сэра Джона, очевидно, был более открыт для новых идей, чем у многих его коллег. Он рассказал об этой схеме лорду Пальмерстону и посоветовал Брюнелю обратиться с этим вопросом в Адмиралтейство. Брюнель, помня свой предыдущий опыт, упрямо отказался это сделать, в результате чего Клэкстон, страстно веривший в достоинства изобретения своего друга, тайком выкрал планы и модель из шкафа на Дюк-стрит, куда они были убраны, и сам отнес их в Адмиралтейство.

Что Брюнель сказал Клакстону, когда узнал о его поступке, мы не знаем, но вскоре после этого он снова написал генералу сэру Джону Бургойну в таком тоне, что этот выдающийся военный больше не мог сомневаться в том, что его корреспондент думает об Адмиралтействе. "Вы предполагаете, - писал Брюнель,

что в деле, о котором я говорил с вами в прошлом месяце, что-то сделано или делается, - разве вы не знаете, что оно попало под иссушающее влияние Адмиралтейства и что (конечно же) поэтому занавес опустился над ним и ничего не дал? Для того чтобы выяснить, что же является тем мощным агентом, который действует на все вопросы, попавшие в сферу влияния этого ведомства, потребовались бы усилия самых тонких философов. У них есть огромный запас холодной воды и вместительные и тяжелые огнетушители, но я был готов к таким грубым оскорбительным мерам и был против них. Зато у них есть неограниченный запас какого-то отрицательного принципа, который, кажется, поглощает и уничтожает все, что приближается к ним . Это любопытное и загадочное явление, но по моему опыту оно всегда сопутствовало каждому контакту с Адмиралтейством.

На этом, разумеется, канонерская лодка закончилась, и с падением Севастополя всякая насущная необходимость в таком оружии отпала. Однако к этой истории есть постскриптум. Вскоре после смерти Брюнеля его старый друг, преданный до последнего, отправился в Адмиралтейство, чтобы вернуть модель, о которой он так высоко отзывался. На запрос Клэкстона сначала ответили обычным пустым непониманием, а затем, когда старый капитан уперся, - муравьиной возней раздраженных бюрократов. Модель найти не удавалось. Но наконец на лице одного чиновника забрезжил свет понимания. "О, я знаю, - воскликнул он. Это утиная стрелялка, не так ли, выкрашенная в белый цвет?

Именно зимой 1854-5 годов недостатки британской военной организации в Крыму стали наиболее очевидны. В ночь на 14 ноября сильный шторм потопил не менее 33 кораблей, груженных ценными зимними запасами. Еще более тяжелым последствием стала потеря за одну ночь четырнадцатидневного запаса фуража для тягловых лошадей, от которых полностью зависела транспортировка всех припасов из Балаклавы в войска, инвестирующие Севастополь. Однако эта катастрофа, как бы серьезна она ни была, не может освободить власти от ответственности за ужасающие лишения и тяготы, выпавшие на долю войск на открытом плато возвышенности, противостоящей русской крепости. Эффективная и эластичная организация приспособилась бы к такой катастрофе, как и к любой другой опасности войны, в то время как эта архаичная, жесткая и потому хрупкая система сломалась.

Ситуация стала настолько ужасающей, что в худшем случае до Севастополя оставалось всего 11 000 британских солдат и не менее 12 000 в госпиталях. И какие госпитали! Это был самый большой скандал. Турецкие союзники Британии предложили ей огромное четырехугольное здание барака в Скутари в качестве базового госпиталя, и, возможно, из-за его впечатляющего внешнего вида, предложение было принято без какого-либо учета его серьезных природных недостатков как госпиталя и полного отсутствия удобств. Также не было предпринято никаких усилий для устранения его недостатков. Больные и раненые из Крыма обязательно должны были доставляться в Скутари по морю, но здесь не было никаких условий для их высадки. Их приходилось доставлять на берег в каиках или гребных лодках, а затем переносить на носилках по обрывистым склонам. В самом госпитале не было ни водопровода, ни дренажной системы. Рядом с главным резервуаром для воды стояло недостаточное количество открытых уборных без каких-либо средств смыва или очистки, подача воды в которые, как выяснилось, осуществлялась через гниющую тушу лошади. Неудивительно, что раненый имел больше шансов на выздоровление на возвышенности, чем если бы его доставили в Скутари. Все огромные казармы превратились в угольный дом, заполненный умирающими, которых было слишком много, чтобы оказать им эффективную помощь. И на каждого, кто умирал от ран, приходилось трое, умерших от воздействия страшных миазмов нечистот, телесной порчи, грязи и болезней, которые пронизывали каждый тесный уголок этого кошмарного здания.

К счастью, как известно, в Скутари был один человек, чья неиссякаемая энергия и иссушающее презрение к бюрократии и чиновничеству были равны только Брюнелю. Ее звали Флоренс Найтингейл. Если бы не эта энергия, которая, как и его энергия, казалось, не требовала сна, ситуация в Скутари была бы еще более катастрофической, чем она была; если бы не это презрение, которое она так резко выражала в своих отчетах, истинное положение дел в Скутари могло бы никогда не стать известным в Англии. Как бы то ни было, к январю 1855 года состояние войск в Крыму стало национальным скандалом. Страна была глубоко потрясена, и когда 26 числа радикальный член от Шеффилда Джон Ройбак вынес вотум недоверия правительству и предложил назначить комитет по расследованию, это вызвало бурю протеста. Правительство пало, лорд Пальмерстон сменил лорда Абердина на посту премьер-министра, а в конце февраля в Скутари была отправлена санитарная комиссия, возглавляемая лордом Панмуром, который объединил до сих пор отдельные должности военного министра и министра по делам войны.

Тем не менее, этот шторм и правительственные потрясения, которые он вызвал, оставили нетронутым и защищенным на своем постоянном посту одного правительственного чиновника, которого Флоренс Найтингейл ненавидела больше всех остальных. Он был постоянным заместителем секретаря в военном министерстве, и для нее он казался заклятым обструкционистом, озабоченным только тем, чтобы всеми недобросовестными способами противостоять внедрению тех реформ армейской медицинской службы, которым она должна была посвятить свою жизнь. Именно