Советский Кеннеди. Загадка по имени Дмитрий Шепилов - Дмитрий Е. Косырев

81-й. Я – гордый работник газеты «Правда», в звании стажера. Лето, мы с женой собираемся в Пицунду, где у «Правды» – не у газеты, а у всего комбината, считая типографию и проч., очень много людей – был дом отдыха, по тем временам считавшийся хорошим. А мест нет. Ну, вообще-то есть, но только полулюкс. А денег нет, кто-то их в итоге подкинул, и я, облизываясь, сообщаю об этом деду.

И начинается полный ад. Он звонит, после безуспешного разговора со мной, по всем необходимым кабинетам «Правды». А знал он там многих, в том числе однажды упоминавшегося фронтового друга Михаила Домогацких, и еще как минимум одного человека, про которого я и представить не мог, что тот втайне наблюдает за моей карьерой и корректирует ее: великого и ужасного политобозревателя Юрия Жукова. В итоге дед добрался до тех, кто конкретно давал путевки, и начал требовать, чтобы меня в доме отдыха понизили до того уровня, который мне положен. До обычной комнаты. Не смог, кстати, ну, не было мест.

Почему он это делал? В следующей главе мы поговорим о том, как он защищал меня от завистников. Но кроме того, в данном случае он искренне считал, что я сам должен был встать в гордую позу и сказать: нельзя стажеру занимать полулюкс.

Так, как сам Шепилов делал всю жизнь.

Это страшно интересная особенность мышления: коммунист должен быть скромным. (Я тогда еще, кстати, и коммунистом не был, у меня с этим были серьезные проблемы, так что дед во многом был прав). В материальном смысле – точно; Шепилов всегда демонстративно, то есть подавая пример, брал себе только то, что положено по рангу и званию, и – подчеркнуто чуть-чуть меньше положенного. В нематериальном тоже; вот эпизод его первого знакомства с Тамарой Толчановой в санатории в Карловых Варах: дело было 5 ноября 1954, в день его рождения, и он пришел к Тамаре – заведующей там культмассовой работой. С грозными словами:

– Скажите, не вам ли я обязан тем, что о моем дне рождения узнал весь санаторий?

Оказалось, там было такое правило, касавшееся всех: вручать имениннику торт и цветы. А он уже собрался «обрушить на нее весь свой гнев».

В итоге подружились на всю жизнь.

Как это типично! Как это по-шепиловски! Ну, и во множестве знаменитых людей, с которыми он встречался, его всегда привлекала, кроме пары других важных для него черт (типа умения говорить), вот это самое. Шепилов о Шостаковиче: «всегда поражала его удивительная скромность, граничащая с какой-то детской застенчивостью». Да вообще все, кто захватывает его воображение, от Улановой до Мао Цзэдуна, поражают его «своей удивительной скромностью и простотой».

И – нет, это не личная маленькая странность. Это часть того, что сам Шепилов считал коммунистическим образом мысли.

Другое дело, что этот образ мысли сегодня выглядит не просто диким, а жутким.

Вы помните его брата Александра, человека из террористического поколения? Вот история из письма (от 1961 года – это важно) к дочери Александра, Ирме, в Ташкент. Что это было за письмо, зачем написано, поговорим чуть позже, а пока что – вот вам:

«Старое было неразрывно связано с частной собственностью, а частнособственническое, как показывает исторический опыт, имеет большую живучесть, способность возрождаться, приспосабливаться, отравляя вокруг себя атмосферу.

Учитывая это, я в свое время пытался предотвратить приобретение Александром Трофимовичем загородного дома с участком сада (виноградника), который самим своим размером неизбежно будет толкать на коммерцию.

Иметь на склоне лет, на пенсии, за городом сад и там поддерживать свое здоровье – это законное желание, это хорошо. Но обзаводиться собственностью коммерческого типа – это неизбежно ведет к самым роковым последствиям.

Я мог бы привести здесь несколько имен людей вплоть до директора крупнейшего научного учреждения, вплоть до адмирала, Героя Советского Союза и т. д., которых неумолимая “дачно-коммерческая” логика вещей довела до найма рабочей силы и до продажи своей продукции на рынке. Сколько людей это погубило и обесчестило! В результате они теряли в жизни все».

Вообще-то Александр просил у Дмитрия помочь деньгами с этой покупкой, а тот отказал. Тогда от брата последовали письма с такими оскорблениями и обвинениями деда, что он «за всю свою жизнь такого не слышал».

Дальше из семейной истории выясняется, что Александр, может, и восхищался в юности террористами, но дальше чихал на всю коммунистическую болтологию и виноградничек все же купил; и Дмитрий Шепилов, изменивший потом свои взгляды, там очень любил бывать. И вообще они помирились, письма друг другу писали (насчет террористов 1905-го года и другие).

Но пока у нас 1961 год, и гневное шепиловское письмо продолжается. Идет душераздирающая история про домработницу Фросю (которая жила у Шепиловых, пока он не был сослан во Фрунзе; как ни странно, домашняя прислуга тогда была у множества вполне скромных людей, и коммунистической идеологии никак это не противоречило). Жила Фрося в дедовой семье, «окультивировалась» (по тексту письма) и «потеряла много черт старой крестьянки-собственницы». Но вот она после его отъезда во Фрунзе вышла замуж за «старого огородника» и стала «участницей рынка». Приехав в Москву, Шепилов попытался ее найти – ему сказали, что она на Даниловском рынке, повезла со своего огорода лук и редиску. Он увидел ее за прилавком, «зазывающей покупателей».

И что же? Когда она, наконец, заметила Шепилова, «она прекратила свою коммерцию, но долго не могла говорить – навзрыд рыдала и только говорила одно: боже, как мне стыдно, как стыдно-то!!».

«Фрося, даже Фрося, доросла до сознания того, что в нашем обществе заниматься такими вещами стыдно, хотя она продавала на рынке продукт своего личного труда».

«В наше же время быть единоличником, рабочему, служащему, пенсионеру города выступать на рынке в качестве продавца и таким путем получать доход есть дело глубоко антиобщественное».

И дальше мой дед рассказывает вполне реальную историю, как тот самый адмирал с женой за свое фермерство «по заслугам не только исключены из партии, но и понесли другие суровые наказания».

«Ведь так психологически подготовляются правонарушения и многие преступления».

«Я всю свою сознательную жизнь оказывал регулярную материальную помощь родителям, сестре, братьям. Я никого этим не попрекал и считаю такую помощь нормой. Я делал это неоднократно и с немалым размахом, и в отношении Ал. Троф., когда это было действительно необходимо и все находилось в рамках советской морали… Но в приобретении виноградного владения все мы почувствовали неминуемую опасность, которая может привести к новому варианту совхозной трагедии… Но наши советы не были приняты.

В связи с