Путь Инквизитора. Том третий. Божьим промыслом - Борис Вячеславович Конофальский

— А можно ли мне ехать с вами, господин генерал? — спрашивал у него майор Дорфус.

— Хорошо, поедемте; а вы, Карл, приведите людей в порядок и двигайтесь за нами. Только побыстрее, Карл.

— Конечно, — отозвался полковник.

⠀⠀

*⠀ *⠀ *

⠀⠀

Нет, не так он видел въезд в город Фёренбург. В первое его знакомство с городом тот ему сразу не приглянулся, так как ворота города были привалены гниющими мертвецами и не открывались до конца. Теперь же ещё задолго до ворот на раскисшей дороге выстроились десятки, а может, и целая сотня телег, возов и фургонов. Утопая в грязи почти до ступиц, они ждали дозволения въехать в большие ворота меж крепких башен. Возницы лениво переругивались, материли стражников, ели что-то из тряпиц и мёрзли на сыром и прохладном ветру.

Фон Флюген, по своему обыкновению ехавший впереди всех и доехавший уже до ворот, вдруг развернулся и поехал назад, и уже по его выпученным глазам было ясно, что оруженосец видел что-то удивившее его. Подъехав к генералу, он заговорил:

— Господин генерал, там, на башне возле ворот, прибита табличка, где писано про вас.

— Уж не пьяны ли вы? — сухо спросил у него Волков. — Какая ещё табличка, отчего же в ней писано про меня, что вы несёте?

— Так на стене прибита и писано там, что всякий, кто сдаст городу кавалера Иеронима Фолькофа, тому будет двадцать четыре монеты или золотой флорин, а кавалеру переломают руки и ноги.

Волков не мог поверить в такое и молча тронул коня и поехал вдоль телег к воротам. А за ним поехали и Максимилиан, и Хенрик, и фон Готт. И каково же было их удивление, когда на стене башни они и вправду увидали замшелую табличку в ржавчине, на которой было писано:

«Такого-то года от рождества Господа нашего, в ноябре месяце, был в городе Фёренбург вор и разбойник кавалер Иероним Фолькоф, и грабил он арсенал и жилища честных людей и бил честных людей до смерти. И церковь ругал. Коли кто вора Иеронима Фолькофа в город Фёренбург приведет, тот получит двадцать четыре талера земли Ребенрее или флорин золотом. А вору Иерониму Фолькофу будут ломаны на колесе руки и ноги, а потом он будет, как вор, повешен за шею, пока не издохнет. Таково решение магистрата свободного города Фёренбурга».

Этого ему ещё не хватало. Волков поглядел на удивлённого Дорфуса и других своих людей и произнёс:

— Отныне я Иероним фон Эшбахт или барон фон Рабенбург, Длань Господня и кто угодно ещё, но не Фолькоф.

— Да, конечно, генерал, конечно, — кивали ему спутники.

«Какая же злопамятная сволочь тут живёт», — думал Волков, объезжая большой воз с соломой, что стоял перед самыми воротами.

Этот город и в первый раз ему был неприятен, и теперь не был мил. Тем более, что всё тут было устроено плохо. Сразу за воротами небольшая площадь, стража тут же осматривает привезённое, у приютившейся к башне избушки дымит белым дымом чахлый костерок. Около него греются стражники, а повсюду телеги, телеги и телеги. Всё забито возами. Не развернуться.

Вильбург — город чопорный и чистый, наверное, самый чистый из всех городов, что видел Волков. Что ж, возможно, так и положено для столицы земли, которой правит строгий и умный сеньор. Мален — город-трудяга, город кузниц и кожевенных мастерских, с чего бы ему быть сильно чистым. Ланн… О, этот город грязь своих улиц, всё свое непотребство запросто упрячет под золотую парчу и лиловый бархат, вонь скрасит благовониями, так что про неприятное и не вспомнишь, так и будешь разевать рот, глазея на роскошь и позолоту. В общем, Фёренбург показался ему худшим и самым грязным городом из всех, что он мог вспомнить. Даже если с мостовых с последнего его посещения и убрали всех мертвецов.

В общем, этот город ему не понравился бы, даже не будь у ворот той самой злосчастной таблички.

Недалеко от входа он увидал двух человек, что по виду были явно выше простых стражников. Одежда их была хороша, а один из этих людей так и вовсе носил бархатный берет такой величины, что его не постеснялся бы надеть какой-нибудь щёголь из ландскнехтов. Также на них был совсем неплохой, современный доспех выдавал в них офицеров — но генерал всё-таки ошибался.

— Думаю, что вы, господа, — офицеры местной стражи, — сказал Волков, слезая для вежливости с лошади и подходя к ним.

Те переглянулись, и один из них ответил не очень-то дружелюбно, а скорее даже надменно:

— Мы сержанты, но коли уж надобно вам, можем позвать нашего ротмистра.

«Ишь как вы тут разжирели на поборах у ворот! Видно, неплохо тут у них серебро к лапам прилипает, потому и нос задирают, хамы!».

Волков лишь улыбнулся такой надменности и удивил сержантов свойской непринуждённостью:

— Да, уж будь так добр, брат-солдат, позови своего командира.

«Давай-давай, бюргер, шевелись». Волков продолжал улыбаться этим наглецам, хоть и презирал их в душе. Он удостоил их чести, назвал братьями и солдатами, но ни братьями, ни даже солдатами он их, конечно же, не считал. Вояки вольных городов были племенем особым; сеньора у вольных городов не было, а значит, городское ополчение никто на войны не призывал, воевали такие вояки только за свой город и только в стенах самого города. В войнах эти бойцы большой славы не снискали, авось не ландскнехты и не горцы, не рыцарство и не ламбрийские арбалетчики, но зато это племя было славно апломбом и заносчивостью. Мол, нет над нами сеньора, никому кланяться не будем. В городах своих они были крепки и смелы за стенами, но как дело шло к решающему штурму, спесь их поубавлялась и при первом же случае желали они не отбиться, а откупиться, или вовсе сдаться на милость победителя, а при условии, что грабить не будут, готовы и на коленях были постоять — а что, бюргеру ради деньжат незазорно, коли делу нужно; но как только войско врага отходило, так они тут же про свой позор забывали, и опять от них в сторону милостивых победителей летели оскорбления и издёвки. И так до следующей распри, до очередной осады. И вот эти сержанты как раз были из таких. Обнаглевшие, ожиревшие от дармовых денег.

Один из них нехотя, как бы делая одолжение, пошёл к избушке, что была при воротах, и, заглянув туда, проорал что-то, а потом,