Он увидел солнце. Егор Летов и его время - Александр Витальевич Горбачев

увлекал в первую очередь процесс: однажды он, цитируя «Чевенгур» Платонова, красиво определил коммунизм как «вечное странствие». «Бунт – это состояние сознания, это, собственно, жизнь, – объяснял он немецкой журналистке в июне 1994 года. – И я не стремлюсь к какой-то конечной цели. <…> Это как движение к горизонту».

Это интервью хорошо показывает, в каких конкретно-исторических обстоятельствах происходило это движение. Летов дает его в одном из московских парков. Рядом, видимо, ходит один из его пожилых посетителей – в кадре его не видно, зато слышен голос, который то и дело норовит вмешаться в разговор. В какой-то момент происходит такой диалог:

– Если вдруг такое случится, что революция выродится и пожрет своих детей, ваша судьба в этом случае [какой будет], как вы полагаете?

– Я думаю, что нас первыми расстреляют, – отвечает Летов.

– Вас это не пугает?

– Нет. Абсолютно не пугает.

– Ничего страшного, – одобрительно сообщает голос за кадром. – Ничего страшного, сударыня.

Егор Летов на пресс-конференции в Петербурге, июнь 1997 года. Из архива Натальи Чумаковой

Глава 7

Гордое слово в остывшей золе

Триумфально отыграв «Русский прорыв» в Москве в конце мая 1994 года и попав в телевизор, Егор Летов и его товарищи отправились в Санкт-Петербург. Тут-то их альянс и рассыпался.

Что случилось, понятно не до конца. Роман Неумоев то ли разозлился, что по телевизору показали только «Гражданскую оборону», то ли захотел больше денег. Так или иначе, в Петербурге вместо того, чтобы выйти на сцену, он отправился с друзьями на концерт великого британского гитариста Джона Маклафлина. В «Инструкции по выживанию» пришлось петь басисту Аркадию Кузнецову. «Слезы текли ручьями у него по лицу, – вспоминал Константин Мишин. – После он выпил еще водки и в „Гражданской обороне“ в некоторых песнях играл уже лежа, потому что не мог стоять на ногах. По окончании последней песни „Обороны“ он разъебал на сцене свой супердорогой бас Ibanez, купленный неделю назад на гонорары за весенние концерты, прыгнул со сцены в толпу панков брататься с фанатами „ГО“, после чего заявил, что тоже покидает „Русский прорыв“».

Бренд использовали еще пару раз, при этом на афишах декабрьских концертов в Новосибирске соседствовали заголовки «Русский прорыв» и «Вечер параноидального концептуализма». После этого ушел и Манагер. «Возник небольшой раздрай в наших рядах, – рассказывал Судаков. – Он не совсем был связан с политикой как таковой, но акция тормознулась, тем не менее. <…> Вот такое странное ощущение возникло, как будто что-то схлынуло и исчезло. И „Русский прорыв“ вдруг остановился. Все помнят, что было в России в 1994 году. Музыка масс на улицы не выплеснулась. Никаких волнений, восстаний, противодействий и широких выступлений народа не случилось. Даже наоборот… Наметился какой-то спад настроений, подавленность, подчиненность режиму (в том смысле, что локальное недоброжелательство и недовольство останется, но мир в России не переменится). Я считаю, что это произвело и на Егора очень удручающее впечатление».

* * *

Тем временем Национал-большевистская партия обретала очертания реальной политической организации. Среди прочего, это означало конкретную работу: создание ячеек, планирование акций, заключение альянсов, привлечение сторонников по всей стране. В Омске, по замыслу Лимонова, заниматься этим должен был Летов – как-никак он получил партбилет под номером 4. Ему регулярно присылали пачками новые выпуски «Лимонки», а он просто складывал их под диван. Лимонова это взбесило настолько сильно, что он вспоминал об этом даже в некрологе былому соратнику: «Я был artist не менее значительный, чем Егор Летов. И меня злило, что Егор не отдает столько времени нашим детищам, газете и Партии, сколько отдаю я».

«Летов себя видел политическим поэтом – может быть, да, но политиком – нет, – объясняет Алексей Цветков, который в те годы был редактором „Лимонки“ и тоже имел все основания злиться на лидера „Обороны“. – Он просто не понимал, при чем он тут, почему он должен заниматься распространением газеты. У него группа, его дело – сочинять песни, давать концерты».

Публичный разлад у Летова с НБП случился зимой 1996 года. Надвигались первые в постсоветскую эпоху президентские выборы. Рейтинг Бориса Ельцина был крайне низким: экономическая ситуация в стране толком так и не улучшалась, к тому же больше года тянулась кровавая война в Чечне (официально – «операция по восстановлению конституционного порядка»). Президент начал ее, рассчитывая на быструю победу над сепаратистами, но российская армия и власти оказались совершенно не готовы ни к масштабам сопротивления, ни к боям с хорошо обученными чеченскими отрядами в городах и горах, ни к терактам. В разгар боевых действий каждый месяц гибли несколько сотен российских солдат и несколько тысяч мирных жителей Чечни. На парламентских выборах в декабре 1995-го уверенно победили коммунисты, и многие наблюдатели прочили их лидеру Геннадию Зюганову президентское кресло – возвращение левых к власти после нескольких кризисных лет уже стало типичным сценарием для бывших соцстран. Когда в начале февраля Ельцин после долгих сомнений объявил, что будет баллотироваться на второй срок, это не выглядело однозначно разумным решением.

В этих обстоятельствах Лимонов с Дугиным отправились в Петербург на заседание Координационного совета радикальных националистических партий, который должен был принять решение о стратегии на президентских выборах. И неожиданно подписались под резолюцией, поддержавшей кандидатуру Ельцина. В письме к президенту, составленном участниками совета, сообщалось, что он на «верном пути», и теперь, когда из-за той же Чечни от Ельцина отворачиваются либерально настроенные граждане, его новой электоральной базой могут стать «национально настроенные силы».

Сооснователи НБП много лет спустя объясняли это парадоксальное решение по-разному. Склонный к конспирологии Дугин говорил, что весь съезд был провокацией проельцинских сил: якобы они рассчитывали на то, что фрики-нацисты поддержат Зюганова, и это можно будет использовать для черного пиара. Лимонов признавал, что решение было попросту «глупым», а логика его была в том, что «если к власти придет Зюганов, нам, „правым“, власти никогда не видать». Так или иначе, узнав о таком финте, Летов рассвирепел. От имени «Русского прорыва» он подписал заявление в поддержку Зюганова и дал решительное интервью «Советской России», в котором сообщил, что выходит из НБП, не считает Лимонова с его «курьезным эпатажем» серьезным политиком, и вообще: «Красное знамя надо у Лимонова отобрать».

После этого интервью в Омск позвонил корреспондент «Лимонки», и Летов продолжил громить лидера НБП уже в его собственной партийной газете, обозвав Лимонова рыночником и добавив, что его издание никто не читает. К тому времени НБП уже отозвала подпись под решением Координационного совета и заявила, что поддержит на выборах Юрия Власова – великого советского штангиста, который занимался политикой под народно-патриотическими лозунгами. Летова это не убедило: он резонно заметил, что Власов просто отберет голоса у кандидата