Книги украшают жизнь. Как писать и читать о науке - Ричард Докинз

и не являетесь его целью, эта книга эффективно вооружит вас для спора с теми, кто является. Или, возможно, вы христианин, но все-таки не являетесь мишенью. Эта книга охотно признает, что существуют христиане, придерживающиеся, по их собственному мнению, не столь примитивных взглядов:

Либеральные и умеренные христиане не всегда узнают себя в “христианах”, к которым я обращаюсь. Они, однако, должны узнать многих своих ближних – и свыше ста пятидесяти миллионов американцев.

И в этом суть. Именно угроза со стороны этих ста пятидесяти миллионов вызвала к жизни эту книгу. Если ваши религиозные верования настолько смутны и туманны, что даже тщательно нацеленные стрелы отскакивают незамеченными, то Харрис пишет не совсем для вас. Но вам все-таки стоит обеспокоиться чрезвычайной ситуацией, которая беспокоит его – и меня. Если меня, научного просветителя, ужасает, что 50 % американского населения верит, будто мир создан шесть тысяч лет назад (это все равно что считать, будто расстояние между Нью-Йорком и Сан-Франциско меньше крикетного поля), то Сэма Харриса не меньше беспокоят другие убеждения, которых придерживаются примерно эти же 50 %:

Следовательно, не будет преувеличением сказать, что если на месте Лондона, Сиднея или Нью-Йорка внезапно вспыхнет огненный шар, то значительная доля американского населения увидит благое знамение в появившемся затем грибовидном облаке, – для них это будет предвещать, что грядет лучшее из всего, что только может случиться: второе пришествие Христа. Должно быть ослепительно ясно, что верования подобного сорта мало помогают человечеству выстроить для себя надежное будущее – социально, экономически, экологически или геополитически. Представьте себе последствия, если бы какая-нибудь значимая часть правительства США действительно верила, что грядет конец света и что конец этот будет славным. Тот факт, что почти половина американского населения явно в это верит, чисто на основании религиозной догмы, должен рассматриваться как моральная и интеллектуальная чрезвычайная ситуация.

“Христианская нация”, для которой изначально была написана книга, это, конечно, США. Но для нас будет благодушной глупостью отмахиваться от этого как от чисто американской проблемы. США, по крайней мере, защищены просвещенной пограничной стеной Джефферсона между церковью и государством. Религия – составная часть британских исторических институций, и как раз сейчас наше самое набожное со времен Гладстона политическое руководство отчаянно добивается поддержки “религиозных школ”. И не только, отметим, традиционных христианских школ, – нет, наше правительство, подначиваемое наследником престола, желающим прославиться как “Защитник Веры”, активно симпатизирует другим “сообществам верующих”, которые с блеянием “а мы?” жаждут государственных субсидий на промывку мозгов своим детям. Можно ли придумать формулу образования, более способствующую общественной розни? Что еще важнее, в единственной мировой сверхдержаве фактически доминируют избиратели, убежденные, будто вся Вселенная появилась после одомашнивания собаки и будто они лично “вознесутся” на небеса при жизни, после чего последует армагеддон, который приветствуется в качестве знамения Второго пришествия. Даже с этой стороны Атлантики определение Сэма Харриса “моральная и интеллектуальная чрезвычайная ситуация” начинает казаться слишком мягким.

Я начал с заявления, что Сэм Харрис не валяет дурака. Один из его посылов – в том, что никто из нас не может себе это позволить. “Послание христианской нации” расшевелит вас. На какие бы действия оно вас ни сподвигло, на оборонительные или наступательные, оно не оставит вас без изменений. Прочтите его, даже если это последнее, что вы собираетесь сделать. И надейтесь, что не последнее.

Разоблачая иллюзию замысла

Предисловие к книге Найелла Шенкса “Бог, черт и Дарвин” (2004)[180].

Чья прерогатива – аргумент от невероятности? Статистическая невероятность – старая отмазка, дряхлый боевой конь всех креационистов от наивных библейских буквалистов, которые ничего другого не знают, до сравнительно образованных “теоретиков” разумного замысла[181], которым стоило бы знать. Иных креационистских аргументов не существует (если, разумеется, отбросить ложные заявления типа “ископаемых переходных форм нет” и невежественные нелепости типа “эволюция нарушает второй закон термодинамики”). Каково бы ни было на первый взгляд различие между ними, глубинная структура креационистских рассуждений всегда одна и та же. Нечто в природе – глаз, биохимический путь или космическая константа – слишком невероятно, чтобы появиться случайно. Следовательно, оно должно было быть спроектировано. Часы требуют часовщика. В качестве дополнительного бонуса часовщик весьма кстати оказывается христианским Богом (или Яхве, или Аллахом, или любым другим божеством, о котором нам твердили в детстве).

То, что это паршивый аргумент, было ясно еще со времен Юма, но нам пришлось дождаться Дарвина, чтобы получить удовлетворительную альтернативу. Куда реже осознается, что аргумент от невероятности, будучи правильно понят, представляет собой фатальную отповедь для его главных сторонников. Проведенный сознательно и последовательно, аргумент от статистической невероятности приводит нас к заключению, диаметрально противоположному любимым надеждам креационистов. Для веры в сверхъестественную сущность могут быть убедительные основания (хотя, надо признать, я не могу привести ни одного), но аргумент от замысла как раз к ним не относится. Аргумент от невероятности прочно принадлежит эволюционистам. Дарвиновский естественный отбор, который, вопреки прискорбно широко распространенному ошибочному представлению, есть прямая противоположность случайного процесса, – единственный известный механизм, в конечном итоге способный порождать невероятную сложность из простоты. Однако удивительно, насколько интуитивно привлекательным вывод о замысле остается для огромного количества людей. Пока мы его не обдумаем… и здесь является Найелл Шенкс.

Соединяя историческую эрудицию с современным научным знанием, профессор Шенкс окидывает ясным философским взглядом сумрачный подземный мир, населенный адептами “разумного замысла” с их стратегией “клина” (которая вполне заслуживает своего устрашающего названия), и объясняет, доступно и логично, почему они заблуждаются, а эволюция реальна. Глава следует за главой в логической последовательности, от истории через биологию к космологии, – и в конце концов автор подводит читателя к убедительному и проницательному анализу глубинных мотиваций и технологий манипуляции общественностью современных креационистов, в особенности того их подвида, который составляют адепты “разумного замысла”.

“Теория” разумного замысла (РЗ) напрочь лишена невинного обаяния старомодного креационизма ярмарочных проповедников. Софистика облекает почтенного часовщика в две ризы эрзац-новизны: “нередуцируемую сложность” и “предусмотренную сложность” – то и другое ошибочно приписывают современным сторонникам РЗ, но и то, и другое в действительности намного старше. “Нередуцируемая сложность” – не что иное, как старый аргумент “Какая польза от половины глаза?”, даже если теперь он и применяется на биохимическом или клеточном уровне. А “предусмотренная сложность” попросту учитывает то, что задним числом любая случайная закономерность выглядит столь же невероятной, сколь и любая другая. Кучка деталей разобранных часов, брошенных в коробку, задним числом выглядит столь же невероятно, как и нормально работающие, по-настоящему сложные часы. Как я пишу в “Слепом часовщике”: