Нормальный как яблоко. Биография Леонида Губанова - Олег Владимирович Демидов

патетически, волей случая находились, висели на стенах работы, под стеклами и без стёкол, но всегда хорошо окантованные, живопись первоклассная и первоклассная графика. Я присмотрелся. Марке. А это Дюфи. Матисс. Пикассо. Леже. И Шагал. Тышлер. А вот и Фальк… Ничего себе! Ну и коллекция! Художники сплошь с мировыми именами, как на подбор. Нормальная, право, компания».

Или вот характерный эпизод, записанный Лимоновым[665]:

«Помню, как кричал при мне “Великий русский художник”, как он сам себя называл, – Николай Недбайло, не лишенный таланта и своеобразия человек: “Живут на Масловке в мастерских гниды, кашку варят, ни одной картины с 1931 года не написали. Их бы мастерские да молодым ребятам!” Одно время на Масловке была мастерская Тышлера. Он один только и работал. А то все приживалы и приживалки от искусства – любезные, старенькие. В 20-е годы их заводы и фабрики для укрепления искусства командировали».

Почему мы такое внимание уделяем именно этому художнику? Поставьте рядом рисунки Губанова и Тышлера. Чаще всего это одна и та же сновидческая вязь, в которой виден портрет красавицы[666]: на её голове – какие-нибудь театральные декорации, цирковая арена, дом, балетные па, корабли, самолёты, церкви и что угодно ещё. В случае нашего героя – может, не на голове, но около.

Возьмём серию картин «День рождения» самого начала 1960-х годов. На них изображены девушки со свечами на голове. В интернете картины Тышлера легкодоступны – можете открыть и посмотреть. Следом возьмите книгу «И пригласил слова на пир…» Губанова и откройте на странице 78 – та же проба пера, та же девушка со свечами на голове (правда, всего лишь с двумя свечами).

Реже встречаются губановские рисунки иного плана – в технике мокрой акварели – с деревнями, церквами, пейзажами. Поэт любил выезжать на пленэры по ближайшему Подмосковью, но сохранилось очень мало работ… А те, что остались, вновь говорят о прямом влиянии Тышлера.

Хорошо, скажем так: Тышлера и его коллег, что пытались найти нереальную цветовую композицию, полную ярких красок и их неожиданного сочетания.

Удалось ли Губанову реализоваться в новой ипостаси? Многие говорят: удалось. И мы скажем: получилось даже развить заимствованную технику. Там, где Тышлер ставит на голову девушки рыбу-корабль, Губанов цепляет за этот образ ещё дюжину. Ровно как в стихах.

Однако без тщательной работы с архивом, без выставок, без каталога работ, без адекватного сохранения творческого наследия Губанова – говорить обо всём этом и преждевременно, и без толку.

Вот когда будет проведена необходимая литературоведческая и искусствоведческая работа…

Ах, мечты, мечты!..

Барды

От живописи – к музыке.

Мелодичность губановских текстов, их рваный ритм, их роковое (во всех смыслах!) звучание предопределили знакомство поэта со многими известными бардами, исполнителями, любителями гитарных переборов. Чаще всего путеводной звездой в этом мире становился Владимир Бережков, знавший если не всех (во что верится с трудом), то большую часть андеграундных музыкантов.

Юрий Аделунг рассказывал[667]:

«Встретился я с Лёнькой Губановым дома у Володьки Бережкова. Это была весна 1967 года. Была слякоть, причём Бережков жил в Бутиковском переулке, там цементный завод недалеко, в общем грязища жуткая! Злой я пришёл как собака. Володька открывает дверь: “Привет!” – говорит. – “Я записываю Губанова”. Ну, записывает и записывает… Я захожу в комнату. Сидит парень. Читает стихи… На меня какое-то странное впечатление произвели его стихи. Я вообще в первый раз его слышал и видел. Потом Лёнька ушёл. Я остался. Прошло, наверное, полчаса. Я поехал домой. Сажусь на Кропоткинской в метро. Вхожу в вагон… и вижу Лёню! Он тут же заявил, что, видимо, стукач и пасу его. После этого прошло более полугода. Осенью я приехал из экспедиции. Мы тогда собирались почти каждую неделю: была огромная компания, и вдруг… Лёня ко мне подходит – но это очень на него похоже! – подходит и говорит: “Здорово, Юра! Почему не звонишь?!” Я думаю: да-а-а… А он Володе в общем-то высказал своё мнение обо мне… И почему-то после этого вечера мы сошлись с ним, разговорились, после этого было много всяких хождений по Москве, разговоров и т. д.».

В этой ситуации забавно, что поведение Губанова и его подозрения относительно работы Аделунга на компетентные органы можно трактовать двояко: и как действительные чувства, и как типичный розыгрыш.

Виктор Луферов рассказывал, как приехал знакомиться к Губанову. Дом на улице Красных Зорь. Тогда Москва расширялась, и этот некогда дачный, а теперь спальный район казался жутко далёким. Губанов встретил и сразу сказал: «Поедем к бабам». Поехали на Тверскую. Там огромная квартира в сталинском доме. Встречают девушки. Поэт представляет барда: «Мой друг. Поёт песни замечательные».

И опять всё это очень по-губановски: только познакомились – сразу друг и сразу гений.

Луферову вручили гитару. Он спел пару песен. Девушки быстро заскучали и ретировались. Остались молодые люди с одной старой знакомой Губанова. Луферов смекнул, что к чему, и тоже поспешил удалиться.

Как тут не вспомнить «Фрейдистское танго» Владимира Бережкова:

Царил интим, и при свечах

Пять томных девочек вздыхало,

А я курил под звон бокалов

И в песнях мир разоблачал.

<…>

Я пел про сумерки страны,

Где я преследуем, конечно,

Но Ваши пальчики столь не́жны,

Столь восхитительно нежны́…

Когда собирались по мастерским или по квартирам, затаривались алкоголем и вели теософские споры. Особенно удавался вечер, если были Алексей Хвостенко и Анри Волохонский. Тамара Калугина вспоминала: «…кто умел – подпевал, игра на музыкальных инструментах – излюбленных гитаре и дудочке, дешёвое вино в огромных количествах, бесконечные гости и общение, общение…»[668]

Теософские споры возникают не случайно. Алексей Кириллов пытался привить Губанову любовь к философии – не совсем удачно, но пытался. Он как-то делился пережитым[669]:

«Я возглавлял тогда совет эстетического воспитания в Институте атомной энергии. Как-то поехали мы в редакцию журнала “Юность”, собрали человек пять молодых поэтов. Губанов нам понравился особенно. После этого мы иногда перезванивались. Взял у него пачку стихов – обрабатывать для исполнения под гитару. Состоялись и наши совместные концерты, камерные, конечно. Я видел, что талант у него гигантский, а культуры не хватает. Давай, говорю, буду учить тебя философии, – я ею занимался серьёзно. Начали. Дал ему Декарта. Потом Лёня ещё раз заехал ко мне – этим всё и кончилось».

Немудрено, что многие барды попали в СМОГ. Владимир Батшев писал[670]:

«Я не помню: то ли его привели Дубовенко с