Да будет свет... - Анатолий Федорович Дьяков

сторону, время все расставило по своим местам. Сдвиг к взаимопониманию между мной и коллективом Мосэнерго начался под новый 1979 год, когда случилась авария на ТЭЦ–21. В Москве трещали сорокоградусные морозы, а наши тепловые станции были рассчитаны, как правило, на температурный режим не ниже 26 С. Из-за низких температур начались нарушения работы ряда электростанций, повлекшие отключения многих потребителей по теплу, что в свою очередь привело к перегрузке распределительной сети г. Москвы.

На третьем котле ТЭЦ–21 начался пожар из-за возгорания мазута на внешней стороне, в районе шестой отметки. Огонь перекинулся наверх и добрался до общестанционного газопровода. Произошла разгерметизация газопровода. Горящий газ охватил третий котел, ударил в соседний барабан котла и разрезал его, будто резаком. В результате вышли из строя котлы двух турбин Т–100.

Первым на место аварии прибыл член Политбюро ЦК КПСС, первый секретарь Московского горкома партии Виктор Васильевич Гришин. Не разобравшись в деталях, он вынес свой вердикт: «Судить!» Что скажешь о человеке, которому неведомы великие муки сомнений, обычно присущие деликатным персонам? Мгновенно, словно из-под земли, появились работники Генеральной прокуратуры РСФСР и Генеральной прокуратуры СССР, которые сразу же изъяли и арестовали всю оперативно-техническую документацию.

В этот же день я прибыл на расследование аварии во главе комиссии Минэнерго СССР. Работать пришлось под постоянным оком работников прокуратуры. Не имея оперативно-технической документации, комиссия была вынуждена начать свое расследование с опроса и взятия объяснений со всех сотрудников, находившихся в период аварии на вахте, изучения осциллограмм, распечаток тепловых приборов, с детального осмотра всего теплосилового оборудования. После нескольких дней осмотра и поиска причин возникновения аварии мы нашли точное место возгорания мазута и, самое главное, выявили, откуда он попал на горячую обмуровку котла.

В районе шестой отметки котла проходит трубопровод горячего мазута с давлением до 40 атмосфер. Известно, что теплый мазут конденсирует влагу. В пробковом кране, расположенном на трубопроводе в непосредственной близости от наружной стенки станции, имеется нижний карман — отстойник влаги. Вследствие низких температур сконденсированная влага замерзла, и чугунный кран треснул. Появилась волосяная трещина. Выходя через эту трещину под давлением, мазут стал заливать внешнюю обшивку котла выше горелочных устройств, а затем воспламенился, что и привело к возникновению пожара, который подпитывался постоянно поступавшими порциями топлива.

В соответствии с нашей инструкцией по расследованию аварий мне пришлось квалифицировать эту аварию как происшедшую по вине руководящего персонала ТЭЦ–21. При подписании акта и разработке противоаварийных мероприятий по результатам этой аварии присутствовали и следователи прокуратуры. Им импонировал такой жесткий подход нашей комиссии. Это было видно по их лицам, это звучало в их высказываниях. Получив акт с такой жесткой классификацией, следователи прокуратуры посчитали, что в их руках — документ, позволяющий им выполнить устный приказ члена Политбюро — отдать под суд руководство электростанции. Радостные, они уехали к себе. Но после ознакомления со всеми материалами акта расследования следователи спросили меня: «А где же состав преступления? Где виновники?» Я ответил, что конкретных виновников нет. Преступление «совершила» природа. Людям еще надо сказать спасибо, что при аварии не произошло ничего более серьезного.

Прокурорские работники были озадачены. Они не могли с этим согласиться, им нужны были другие результаты — и все сорвалось. Для проверки уже моего заключения по их требованию была создана новая экспертная комиссия, в которую пригласили десять профессоров. Один из них, прибыв на ТЭЦ, попросил рассказать, что здесь произошло. Я стоял в рабочей фуфайке и каске, ничем не отличаясь от обслуживающего персонала. Все молчали. Пришлось мне говорить о причинах возникновения аварии. Выслушав меня, он признался:

— Что-то мне тут не все понятно…

Тогда я ему задал вопрос:

— А кто вы по профессии?

— Я — специалист по горелочным устройствам, — ответил он с чувством собственного достоинства.

— Так эти устройства у нас прекрасно работали! — успокоил я профессора. — Пожар произошел не из-за них.

Экспертная комиссия не смогла найти в нашем акте расследования аварии ничего такого, что могло бы поставить под сомнение его объективность. К огорчению следователей, она их надежды не оправдала. Комиссию ученых вернули на место, как не справившуюся с заданием. Документы комиссии Минэнерго СССР и пробковый кран с трещиной, ставшей первопричиной пожара, были отправлены для повторной экспертизы в Центральный научно-исследовательский институт тяжелого машиностроения, который после проведения лабораторных и стендовых испытаний поддержал сделанные нами выводы.

Помешав расправе над московскими энергетиками, я создал основу для установления доверительных отношений с руководством Мосэнерго. Снова нашла свое подтверждение истина, гласящая, что к людям всегда можно найти подход, и они пойдут тебе навстречу, если вести с ними честную игру, если они убедятся, что ты действуешь по законам, равным для обеих сторон. Особенно это необходимо делать при расследовании аварий с тяжелыми последствиями, подобно той, что произошла на ТЭЦ–20.

На этой станции проходили практику учащиеся одного из профессионально-технических училищ города Кишинева. Когда группа из двенадцати ребят расчищала кабельный тоннель в подвальной части электростанции, лопнул трубопровод с водой, нагретой до температуры свыше 10 °C, испарения которой опасны для органов дыхания. Кипяток и пар хлынули в тоннель, и молодые люди погибли.

Трагичность происшествия накладывала отпечаток на ход расследования. Я поставил задачу сделать все, чтобы облегчить горе родителей, оказать внимание каждой пострадавшей семье. В ликвидации аварии самое активное участие принимал заместитель председателя Мосгорисполкома Борис Васильевич Никольский, с которым у нас до сих пор сохраняются надежные деловые контакты. Причиной аварии стали нарушения, допущенные при строительстве тоннеля, но за давностью лет конкретные фамилии виновников установить не удалось. Все ограничилось выговорами, а главного инженера перевели на другую работу.

В зону эксплуатационного контроля нашей Госинспекции входили и атомные электростанции Всесоюзного промышленного объединения (ВПО) Союзатомэнерго Минэнерго СССР, которое возглавлял Владимир Петрович Невский, являвшийся одновременно членом коллегии Минэнерго СССР. Главным инженером — первым заместителем начальника ВПО был Леонид Михайлович Воронин. Союзатомэнерго курировал заместитель министра Федор Яковлевич Овчинников. Госинспекция и объединение располагались в крыле здания ЦДУ, на одном этаже, друг против друга.

Мое первое трепетно-волнующее, незабываемое знакомство с атомной энергетикой произошло на Ленинградской АЭС. Когда я поднялся на верхнюю крышку ее 1-го атомного реактора мощностью в один миллион киловатт, мне показалось, что все мое тело как будто бы пронизывал огромный пучок излучаемой энергии, которая находилась под моими ногами. Но более предметно мне пришлось соприкоснуться с работой атомной электростанции после аварии, происшедшей в 1980 году на первом блоке Чернобыльской АЭС мощностью один миллион киловатт. Комиссию Минэнерго СССР по расследованию аварии возглавлял я. Моим заместителем был назначен главный инженер — первый заместитель начальника Союзатомэнерго Леонид Михайлович Воронин, с