"Санта-Барбара". Компиляция. Книги 1-12 - Генри Крейн

— Если они убили нашего ребенка, то должны нам заплатить, — мистер Синклер побежал за Мартой, — они должны заплатить! Или ты собираешься им все простить?!

Женщина шла и словно бы ничего не слышала.

— Они заплатят нам два миллиона. Марта, слышишь, ни меньше. Я только что разговаривал со своим адвокатом. Ты родишь мне другого ребенка.

Двери перед женщиной бесшумно распахнулись, она обернулась.

— Я все понимаю.

— Тогда почему ты так осуждающе смотришь на меня, Марта?

— Да, я поняла, что осталась одна.

— Подожди! — крикнул мистер Синклер.

Но Марта уже шла прочь от здания. Она сама не понимала, куда и зачем идет.

Ей было невыносимо больно оставаться в этом здании, где она не нашла понимания ни у товарищей по несчастью, ни у собственного мужа. Ей не смог помочь даже психиатр.

— Боже, — шептала женщина, — два миллиона за жизнь моего Робби. Он, наверное, сошел с ума, он сам не понимает, что творит. Разве можно жизнь человека выразить в деньгах? Они все забыли о трагедии, они думают только о деньгах, чтобы получить компенсацию.

«Но разве ты, Марта, не хочешь получить деньги», — подумала она и остановилась.

— Нет, — твердо сказала она, — я не смогу прикоснуться к ним.

Марта вскинула голову и пошла дальше.

«Но ведь это деньги, а Робби все равно не вернуть и авиакомпания в самом деле должна заплатить… Но если я соглашусь, значит, я оценю жизнь своего ребенка. Я словно бы примирюсь со своей потерей. Судьба откупится от меня за его смерть».

Марта медленно пошла по тротуару. Она не обращала внимания на прохожих, те сторонились, пропуская плачущую женщину. Некоторые сочувственно смотрели ей вслед, но никто не решился подойти к ней и спросить, что случилось, почему она плачет? Никому не хотелось взять на себя часть чужого горя, сделать его своим.

Женщина добрела до парка и села на скамейку.

Прямо перед ней расстилалась огромная детская площадка. Вертелись карусели. Дети один за другим съезжали с горки. Они испуганно вскрикивали, когда летели вниз и радостно смеялись, достигнув конца горки.

— Я осталась совсем одна, — повторила Марта, — у меня больше никого нет. Только я одна.

Она прикрыла глаза, но детский смех, радостные крики не давали ей думать, резали слух. Марта зажала уши ладонями и принялась раскачиваться из стороны в сторону.

— Я осталась совсем одна, — повторяла женщина, словно бы эта мысль могла ее успокоить. — Но ведь подобные несчастья случились и с другими.

Женщина открыла глаза. Ее ослепил яркий солнечный свет.

— Когда же настанет вечер? — прошептала Марта, — когда же я успокоюсь?

В офисе мистера Лоуренса, помощника мистера Гордона, царило напряженное и нервное молчание. Мистер Лоуренс, не зная что сказать, перебирал бумаги на своем письменном столе.

А Мейсон Кэпвелл стоял, отвернувшись к окну, и едва удерживался от того, чтобы не закурить.

Напротив адвоката сидела вдова Ричарда Гордона — Саманта. Она нервно перебирала пальцами сложенный вчетверо листок бумаги, то разворачивала его и разглаживала края, то вновь складывала.

— Почему вы отвернулись, мистер Кэпвелл? — спросил мистер Лоуренс.

Мейсон пожал плечами.

— Мне не очень‑то приятно слушать все, что звучит в этом кабинете.

— А что, вы ожидали услышать что‑нибудь другое? Да, я абсолютно прав. Ведь каждая капля крови, каждая минута страха имеет свою цену.

— Вы считаете, мистер Лоуренс, — холодно проговорил Мейсон, — что жизнь людей, их страдания можно компенсировать деньгами?

— Конечно, — ответил адвокат, — ведь вы сам юрист и прекрасно должны это понимать.

— Но ведь компенсацию получат не те, кто страдал, а их родственники.

При этих словах Саманта вздрогнула. Она неприязненно посмотрела на Мейсона, но ничего не сказала.

— Э, нет, постойте, — мистер Лоуренс поднялся из‑за стола, — дело касается не только погибших. Во–первых, мистер Гордон летел по важному делу и в результате он потерял большой гонорар, ведь у нас с клиентом был подписан контракт.

Мистер Лоуренс говорил это, глядя в глаза Саманте, как будто обращался к ней, а не к Мейсону.

Но мистер Кэпвелл тут же вставил:

— Саманта, не слушай его. Он врет — никакого контракта не было.

— Как это не было? — воскликнул Лоуренс. Он принялся лихорадочно рыться в бумагах.

— Ах, да я забыл, — хлопнул мистер Лоуренс по бумагам, — контракта не было. Но это не меняет дело. Я не сообщил клиенту о гибели Ричарда Гордона и контракт составлен. Вот он.

Адвокат торжественно поднял лист бумаги.

— Я кажусь вам ужасным? Но это всего лишь юридические формальности, а не живые человеческие судьбы.

Саманта начала вздрагивать от плача.

— Успокойтесь, — попросил адвокат. — Фирма, с которой сотрудничал ваш муж, подписала определенные обязательства, принимая его на службу. И здесь, по–моему, если хорошенько покопаться, мы найдем все — и внезапную смерть и увечье, так что еще одна компенсация вам гарантирована.

— Он лжет, ничего получить по этому обязательству невозможно, — сказал Мейсон, глядя в окно.

— Подождите, подождите, — мистер Лоуренс поднялся из‑за стола, — Саманта, подожди, с одной стороны лгу я, с другой стороны лжет мистер Кэпвелл. Мы сейчас объяснимся.

И он, пробегая мимо Саманты, успел положить ей руку на плечо и участливо сжать пальцы.

— Но, мистер Кэпвелл, зачем все эти разговоры при несчастной женщине? Не лучше ли будет объясниться наедине?

— Я не вижу причин для того, чтобы нам объясняться отдельно от Саманты. Пусть все слышит, ведь вы, мистер Лоуренс, желаете ей только добра.

— Саманта, — обратился мистер Лоуренс к вдове Гордона, — не ты ли сама настаивала на том, что мы должны получить страховку и компенсацию по всем возможным каналам?

Женщина закрыла лицо руками и кивнула.

— Вот видите, мистер Кэпвелл. Это не моя инициатива. Я всего лишь выполняю свой профессиональный долг.

— Вы, мистер Лоуренс, выполняете его не слишком чистоплотно.

Адвокат внезапно взял Мейсона за плечи, повернул его к себе лицом и тихим вкрадчивым голосом прошептал:

— Ты же обещал сделать все, что будет в твоих силах для того, чтобы Саманта и ее сын были обеспечены. Не ты ли сам творил мне это в машине?

— Да, я это сказал и сделаю все возможное. Но я хочу, чтобы Саманта знала правду.

— Ты думаешь, ей